Последний выбор

Двор — небольшая, поросшая травой полянка, прикрытая с фасада дома от дороги тридцатиметровыми кряжистыми ветлами, посаженными в пору детства старших детей. Меж их стволами еще остались зарубки от сопревшей изгороди. Две заклинившие в распахнутом положении калитки. Старенький, больше похожий на шалаш, сарай. Рядом с ним конура, каждый год с новой бестолковой собачарой (вот и теперь она, лопоухая и сонная, выкарабкалась наружу, нюхнула кое-как гостью и загремела цепью обратно). Посреди двора, вдоль замусоренной щепками дорожки к колодцу, разбросаны истлевшие ульи. Пчел не держали с тех самых пор, как их переморила болезнь. Новых заводить хозяину было уже не под силу. Улья, что покрепче, сторговал сосед, остальные же... И омшаник, серый снаружи, светящийся дырками изнутри, где зимой раньше хранились пчелиные домушки, ныне завален углем, и скособоченная дверь не затворяется плотно. След от угля черной дорожкой тянется до покосившегося крыльца в дом.

Все это Лариса увидела как бы заново, с каким-то новым, особенным чувством, которое она не успела себе объяснить, так как из терраски вышла старшая сестра, Наталья, дородная баба, почти одного размера во всех трех измерениях, так что братья называли ее кубышкой.

— А мне почудилось, Вера приехала, — сказала она буднично, осторожно спускаясь с крылечка, — почеломкаемся.

— А что, Вера не приехала еще?

— В том-то и дело. Ты-то что ж долго так собиралась?

Телеграмма от матери пришла две недели назад: «Отец плохом состоянии приезжай». Но дело в том, что подобные телеграммы мать давала не впервые — по сути, каждый раз, как на отца накатывала дурь и матери становилось страшно с ним наедине. Телеграмма также имела цель послужить толчком для администрации, от кого зависел Ларисин отпуск. А ведь она планировала поехать в деревню на отдых. Вместо этого ее сулили протомить в сиделках. Боится мать — ну и что? Чай, не одна в деревне, старух соседок не счесть. И, кроме того, на работе тоже не простаки: ну, один год — телеграмма в летний период, ну, два, ну, три. Сколько можно? Что же это за старик такой — не умирает и не умирает, не хитрость ли тут? Нет бы зимой помирал...

И как это сестре объяснить? Хотя, похоже, она спросила так просто, и объяснений ей не нужно.

— Братовьям-то нашим сообщено?

— А какой от них толк? Как свершится, так телеграммой...

Умер отец на четвертый день после приезда Ларисы. Перед этим она сидела подле него, утомленная, с притуплённым вниманием. Он вдруг впервые за все время после возвращения из больницы очнулся, привстал, выкатил невидящие глаза и, жалобно застонав, потянул руку к дочери, то сжимая, то разжимая корявые пальцы. Лариса оцепенела в ужасе, затем вскрикнула и отшатнулась. С ней случилась истерика. Наталья отвела ее на кухню, и там мать, узнав, чего дочь напугалась («Он хотел меня с собой... с собой хотел забрать!..»), тоже заблажила:

— Ой-ешеньки мои! Ой, горюшко пришло! Человек родной напугался, напугался — значит, смертушка в комнате!

И точно, спустя полчаса отец преставился.

С этого момента с Ларисой произошла странная и неприятная метаморфоза. Она как бы раздвоилась: внешне принимала участие во всем, что происходило вокруг умершего, внутренне — наблюдала за всем происходящим точно со стороны. И вопрос: «А не я ли его подтолкнула? — глодал и глодал ее беспрерывно. — Не испугайся я, и все было бы иначе. Дала бы ему руку, и он бы удержался, еще пожил...»

Видимо, эти рассуждения можно было прочесть на ее лице, потому что Наталья не выдержала и прикрикнула:

— А ну-ка, девонька, давай прекращай! Ты чего не в себе? Еще не хватало с тобой возиться. Ей-богу. Он же не с бухты-барахты помер, ну, и нечего глаза закатывать...

И тут же постаралась включить сестру в сиюминутные, неотложные проблемы:

— И чего это наша Верка не едет? Как явится, я ей задам, дочь называется.

Но видя, что ни мать, ни сестру этот вопрос не волнует, затрагивала больную тему — братьев:

— И эти поросята! Хоть как-то же могли бы откликнуться!

Вспыхивал разговор о трудностях с билетами на самолет, о нелетной погоде, о телеграмме, которую забыли заверить у врача, о телефонном звонке родственницы тетки Агаши, якобы сказавшей, что Ося с Толей уже в Москве и вместе собираются с двенадцатичасовым поездом. И поскольку их все еще нет как нет, то не случилось ли с ними чего плохого — вдобавок к смерти отца?