– Я нарочно. Я... чтобы... чтобы ты понял...

– А я не верю тебе! – Он развернулся от стены и злым шепотом простонал: – Не верю! Понимаешь?!

Самое страшное и непонятное – он вскоре заснул. Ничего не требовал, не проклинал, сказал: не верю. Не верю, а завтра уйду. Навсегда.

Она пересела к окну, смотрела в ночное звездное пространство. Какая это все-таки загадка – наш мир, и ничего в нем нельзя ни понять, ни объяснить... Она не верила, что Андрей спит, изредка поворачивалась к нему, но он был недвижим, дышал ровно. Спал? Спал. Плакала она и от этого тоже. Как же так? И это все? Она думала: будет бог знает что, а он – спит... Не верит? Или не любит? Когда-то, когда она только-только родила Томку... да, это было самое обидное... непонятное... страшное. Она родила Томку, сидела с ней дома, а Андрей ходил в вечернюю школу, в одиннадцатый класс... учиться? Если бы только учиться. Весь мир рухнул для нее, когда она узнала, что там, в школе, есть какая-то лаборантка и Андрей, ее Андрей, провожает лаборантку... Их видели вместе... Они целовались в подъезде... Весь мир разом рухнул. Нельзя было ни понять, ни объяснить. Самое удивительное: как он мог оставаться прежним? Ходил с другой, целовался или что-то там такое делал, врал, наверное, с три короба, а приходил домой – и с Томкой играет и с ней, с Леной, – ласковый, улыбчивый, веселый, открытый. Как же так? Нет, нельзя было понять. И от этого, от непонимания, она и высохла тогда. Круги под глазами. Кожа на скулах натянулась. А он сказал: что? Что, что? И рассмеялся. Господи, боже мой, лаборантка! Ну и что? Занятия кончаются ночью, темно, возвращаться домой одной страшно, вот и попросила проводить... А целовать тоже попросила? Причем тут целовать, не целовался я никогда, еще чего...

Поверила? Поверила. А всё-таки сходила сама к лаборантке, душа-то изболелась. Спросила: было, целовались? Ответила: было, целовались; так ведь он сказал – не женат. Так и сказал? Так и сказал...

Тогда-то она и поняла: обманул ее. Все она могла понять и простить, но обман... Зачем же обманывать, если любишь? Ведь, когда любишь, не обманываешь? Или она чего-то просто не понимает? И вот с тех пор стало для нее загадкой: честные глаза – и обман. Невозможно? Оказывается, возможно.

А теперь наоборот: она говорит ему правду, а он

не верит. Или, может, ему вообще на все наплевать? Если он считает, что она обманывает, почему же тогда так спокоен? Собирается бросить ее? И Томку? Но при чем тут дочка? Как страшно... хотела проучить его, чтобы понял, чтобы знал на будущее, а он – развод. Что же скажут родители? Мама? Как смотреть ей в глаза? Нет, тут что-то невозможное произошло...

Странно, ей вдруг захотелось умереть, не быть больше никогда, ничего не знать, не слышать, не видеть, и при этой мысли ей не стало ни страшно, ни тревожно, а только грустно. А, кроме того, хотя она и захотела вдруг умереть, она все же не до конца осознавала, что такое будет ее смерть, и поэтому не то что с легким, а как бы с заторможенным чувством подошла к шкафу, где лежало снотворное, скрипнула дверцей (Андрей даже не шевельнулся), достала маленькие беленькие печечки – их оказалось ровно шестнадцать штук, – и начала методично, спокойно пить снотворное. Потом, когда Лена прилегла на кровать, она почувствовала неожиданную громадную тяжесть воздуха, который разом навалился ей на грудь, и, прежде чем она закрыла глаза, она глухо застонала и этот свой первый стон еще услышала. Следующие стоны она уже не слышала – уснула, как будто нырнула в глубину. Очнувшись, Андрей услышал ее стоны, только не сразу понял, что такое происходит с женой, А когда понял, когда увидел на полу разбросанные бумажки...

– Ленка отравилась! – не своим голосом прокричал он, ворвавшись в комнату ее родителей...

... – Ты смотри за ними, смотри, – повторял Иван. – Как бы чего не вышло…

– Вечно тебе ерунда всякая мерещится! – в сердцах бросала Аня. – Мотаешься-мотаешься по своим лесам да рекам, а потом уж бухнешь, так бухнешь... Дети ведь они еще, дети! Или не видишь?

Видеть-то они, конечно, оба видели, и Аня, и Иван, что Андрей с Леной дружат обыкновенной детской дружбой, да, кажется, не все видели и не все понимали... Лена и сейчас-то девчонка девчонкой, а тогда... Разве могло, кому прийти в голову, что они там надумали? Перед школой, перед десятым классом, решила Аня сшить дочери новое платье – покрасивей, понарядней. а Лена вдруг возьми и выложи:

– Не буду я учиться в этом году.

– Это еще почему?

– Не буду – и все. Замуж за Андрея выхожу. Аня, как была с шитьем в руках, так и села на

диван; и выкройки, и материал, и сантиметр – все повалилось на пол.

– Кто ж так шутит, Леночка? – только и прошептала побледневшими губами, а сердце налилось предчувствием и болью: нет, не шутит дочь, не шутит...

К вечеру Аню свалило в постель. Об одном молила – поскорей бы Иван с работы приходил. А он, как услышал обо всем, прямо-таки в ярость пришел: так я и знал! Говорил тебе, говорил, чтобы смотрела, а ты все: дети, дети... Вот тебе и дети!

– Ну, а что теперь делать-то, Ваня?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.