Поединок на лестнице

из его рук котелок с мутной водичкой, именуемой «чаем».

— Чахотку заработал, обслуживая вас. Вы превратили тюрьму в гостиницу «Гранд Британия». Утром подавай вам чай, в полдень — обед...

— В этакую «Гранд Британию», начальник, превратили всю Грецию. Она стала тюрьмой для своих сыновей, гостиницей для гостей незваных.

— Опять ты начал свои... коммунистические штучки? Видали? И этого красного еще избирают депутатом в греческий парламент!..

Римадис угрожающе машет газетой, где опубликовано это возмутительное сообщение. Молния блеснула в глазах Аргириса. Он пытается схватить газету с радостной весточкой, но Римадис грубо отстраняет его руку.

— Убери прочь свою лапу! Уже стянул у меня новость, хочешь еще и газету? Ишь, шельмы! Но у нас тоже есть, как говорится, сознательность...

Римадис, рассерженный, ругаясь, уходит. Но если бы Аргирис мог понаблюдать за ним, он заметил бы, что Римадис как-то быстрее волочит теперь свою левую ногу, словно бы он выполнил трудную, но необходимую миссию.

Теперь Аргирис уже лежал на своей железной койке и лихорадочно выстукивал «морзянкой» по стене полученную новость. В соседней камере Бабис спрыгнул со своей койки и, прильнув ухом к стене, повторял по слогам шепотом:

— По-бе-да! На-род из-брал в пар-ла-мент смерт-ни-ков!

С сияющим радостью лицом Бабис бросается к противоположной стене и выстукивает: «Смерт-ни-ки из-бра-ны в де-пу-та-ты!»

В это время перед тюремными воротами остановились два длинных черных автомобиля. Вышедшие из них какие-то важные персоны в легких плащах быстро направляются к воротам, проходя сквозь толпу, которая расступается. Три женщины с беспокойством следят за ними. Анна подумала, что их, этих важных, наверное, ждали, и, должно быть, что-то серьезное случилось, если ворота мгновенно открылись и приезжие сразу исчезли за толстыми стенами вместе с сопровождавшими их полицейскими.

Заключенные вышли в тюремный двор на утреннюю прогулку. Опытные охранники, следящие за ними, замечают сегодня в их взглядах, в их движениях какую-то перемену. Как будто исчезла та убийственная тяжесть, которая придавливала их, как будто распрямились их плечи. Перед обнесенной решеткой каменной лестницей, ведущей на третий этаж, тихо разговаривают Аргирис с Бабисом, следя в то же время за каждым движением во дворе, за часовыми на наблюдательных вышках.

— Скоро, Аргирис, тебя освободят. Ты увидишь мать, Анну...

— И Клэо, конечно... Святая троица, единая и неделимая. — Аргирис улыбается, словно видит сейчас перед собой их лица. — Я думаю, что их даже перед казнью не смогли бы разъединить.

— А разве, Аргирис, нас могли бы?

Аргирис молчит. Он наблюдает за подозрительной возней караульных у ворот, и тоненькая жилочка чуть выше левого глаза начинает заметно пульсировать... А Бабис думает о Клэо. Вместе с ней они бегают среди сосен на берегу моря. Клэо устала и прислонилась к тоненькой сосне, которая вся вздрагивает от ее прерывистого дыхания. Тогда Бабис наклоняется к ней и целует...

— А ты придумал, Аргирис, свою первую речь в парламенте?

Аргирис молчит. Жилочка у глаза пульсирует сильнее. Потом, не отрывая глаз от ворот, тихо говорит:

— Нет, Бабис. Боюсь, что слишком еще рано думать об этом. То, чего мы можем добиться сейчас, — это, по-моему, прекращение казней.

Охранник Римадис не отходит от двери канцелярии начальника тюрьмы. Он не ругается, не брюзжит, даже ключами не гремит. Его разбирает любопытство. Хочет узнать, какие новости привезли его начальнику эти важные господа. И это не столь уж трудно, так как в тишине их голоса отчетливо слышны из-за двери.