Редакция «Смены» попросила меня написать статью о московских комсомольцах и об их делах в грозные дни 1941 года. В то время я был секретарем МК и МГК ВЛКСМ.

Я сел за работу с уверенностью, что дело пойдет легко: ведь такое не забывается, а кроме того, у меня сохранилось немало документов, справок, фотографий тех лет.

«Московская организация ВЛКСМ, насчитывавшая перед войной свыше 600 тысяч комсомольцев, являлась одновременно городской и областной организацией. Комсомольцы Москвы были боевым отрядом всего Ленинского комсомола и показали примеры высокого героизма с первых же дней войны».

Я подготовил эту первую фразу статьи и, странное дело, почувствовал, как трудно писать. В ясное, спокойное и, прямо скажем, суховатое течение статьи врывались воспоминания. Очень яркие, волнующие, бередящие душу. Первые дни войны... Думая о них, вспоминая себя в те дни, я вспоминаю ночь на 22 июля 1941 года — ночь, когда москвичи физически ощутили кровавое дыхание войны, впервые увидели врага — не на фотографиях в газетах, не на экране кинохроники...

В ту ночь мы были в здании МК и МГК ВЛКСМ на улице Куйбышева. По всему зданию и на крыше дежурили ребята-комсомольцы: налетов фашистов уже ждали, готовились, и всюду в столице были организованы спасательные и пожарные команды. Что-то около полуночи завыли сирены и по радио объявили воздушную тревогу. Я подбежал к окну и увидел фантастическое зрелище. На западе, словно тысячи белых гигантских щупалец, бродили по небу призрачные столбы прожекторов. В их лучах ослепительными точками вспыхивали крохотные, как будто игрушечные самолетики, такие безобидные на первый взгляд. Небо светилось сотнями, тысячами разрывов зенитных снарядов, цветные трассы пересекали его во всех направлениях. Гром зенитной артиллерии и падающих бомб приближался к центру города.

Конечно, в те дни мы были еще очень неопытными, совсем зелеными в военном деле. Комсомольцы-дежурные, как и я, с тревогой смотрели на это грозное зрелище. И когда внезапно рядом, совсем рядом, раздался оглушительный грохот, дом на противоположной стороне вдруг осветился заревом взрыва, а по всему зданию МК и МГК зазвенели разбитые стекла, я даже не понял, что произошло. Но потом, выскочив из кабинета, увидев окровавленные лица дежурных (нескольких ребят ранило осколками оконного стекла и прилетевшими с противоположной стороны кусками кирпича), мы впервые почувствовали: война пришла в Москву. Надо было что-то делать. Я вывел раненых ребят на улицу, чтобы отправить на ближайший медпункт — своего у нас еще не было. И тут в лучах прожекторов, на высоте всего нескольких сот метров увидел летящий прямо над нами самолет. Фашистский, вражеский. Спокойно, не обращая внимания на обстрел, шел фашист над Москвой. Это потрясло меня до глубины души, это было невероятно! А утром вместе с секретарем ЦК ВЛКСМ Н. А. Михайловым мы были на Гоголевском бульваре и видели разбитый прямым попаданием дом и трупы погибших москвичей. Гнев, ярость, горечь заливали сердце. Хотелось немедленно что-то делать, что-то немедленно предпринять. Действовать!

Я и мои друзья, секретари МК и МГК ВЛКСМ А. Н. Шелепин и Н. Т. Сизов, отправились к Александру Сергеевичу Щербакову проситься на фронт. Сердца наши горели ненавистью к фашистам, сидеть в Москве в такие дни казалось невыносимым, казалось, что если мы немедленно не возьмем в руки винтовки, автоматы, не пойдем бить проклятых врагов, не сможем жить ни минуты!

В МК, перед кабинетом Щербакова, пыл как-то поутих, мы почувствовали: что-то мы делаем не так, попросту говоря, оробели. Друзья остались в приемной, послали меня вперед. «Посмотри, разведай, как примет нашу просьбу...» — напутствовали они меня.

Александр Сергеевич, загруженный в те дни выше всякой меры, совмещавший должности секретаря ЦК ВКП (б), секретаря МК и МГК ВКП(б), начальника Главного политуправления Красной Армии, начальника Совинформбюро, всегда очень внимательный и доброжелательный к делам и нуждам комсомола, выслушал меня мрачно. «Душа у них, видите ли, горит! На фронт захотелось, — проговорил он грозно. — Тоже мне революционеры нашлись, какими фразами бросаются! А кто будет тыл обеспечивать? Резервы готовить?! Москву защищать?!» И еще и еще столько слов, обидных, справедливых, резких, таких, что выскочил я от Щербакова, как из бани — красный, пристыженный. Друзья все поняли. «Партия поправила комсомол», — заметил кто-то из них. И хотя сказано это было с юмором, слова были очень точными. Партия направляла комсомол на трудную работу по мобилизации всей молодежи на войну, на труд в тылу, на оборону столицы.

Однако довольно воспоминаний. Передо мной справка о строительстве поясов обороны вокруг Москвы.

«Требовалось срочно построить оборонительные рубежи вокруг Москвы. Вместе со взрослыми москвичами активно трудилась 200-тысячная армия комсомольцев столицы. Возраст молодых строителей окопов, рвов, дотов и других сооружений: 15 — 16 — 17 лет.

Московской городской и областной организации комсомола потребовалось лишь двое с половиной суток для того, чтобы организовать добровольческие комсомольские отряды города и районов и отправить их к местам работы».

Я до сих пор с гордостью за московских комсомольцев вспоминаю этот массовый подвиг, иначе не назовешь: двести тысяч за два дня! Вот уж поистине по первому зову!

...На вокзале мы провожали добровольцев-строителей. Колонна за колонной, в военном строю, с чемоданчиками, с рюкзаками шли юноши и девушки в наскоро составленные из классных вагонов и теплушек эшелоны. Подбежал паренек с чемоданчиком. «Дядя, куда садиться?» Я смотрю. А сколько же ему лет? На пареньке пиджак, перетянутый широким поясом, большие, не по размеру сапоги. Лет тринадцать, четырнадцать, не больше... Спрашиваю: «А сколько тебе лет?» В глазах паренька мелькают тревога и испуг. Секунду смотрит на меня, а потом бросается бежать. «Стой, вернись, рано тебе еще!..» Куда там, как заяц, путая следы, юркнул в какой-то вагон, только его и видели!

«В результате самоотверженного труда трудящихся и молодежи столицы на подмосковных рубежах и в самой Москве за очень короткое время было сооружено противотанковых рвов — 324 километра, противопехотных препятствий — 256 километров, огневых точек — 3 800, из них железобетонных — 2 500, 37 500 стальных противотанковых ежей».

...В те дни я довольно часто встречался с Александром Сергеевичем Щербаковым.

Меня поражало в нем одно качество. Вера в человека. Я не знаю, как он осуществлял знаменитый ленинский принцип — «доверяй, но проверяй» (несомненно, он им руководствовался), но часто мне казалось, что доверял он нам безгранично. Поручит, бывало, дело, потом спросит — как? — и смотрит при этом с полным доверием, и невозможно было при этом хоть на волосок сказать не то чтобы неправду, нет, даже просто неточно. Какой бы она, правда, порой трудной ни была. Очень большую ответственность накладывало его доверие, очень большой школой оно для нас было...

Однажды меня вызвал Александр Сергеевич. Это было в самое тяжелое осеннее время: немцы рвались к ближним подступам, часть районов области была оккупирована.

— Надо поднимать комсомол на беспощадную войну в тылу фашистов. Надо уничтожать коммуникации, жечь топливо и боеприпасы, жечь жилье, чтобы они, как клопы, мерзли на морозе! — сказал он. — Надо создавать комсомольские диверсионные группы. Дело опасное, дело смертельное, но мы знаем: комсомол справится!

«Большую помощь действующей армии в октябрьско-декабрьских боях за Москву оказали активные действия партизан Подмосковья. Враг находился в некоторых районах Московской области. Возникла необходимость организации в этих районах партизанских отрядов. И здесь, как и в других делах, московская организация комсомола оказала большую помощь партийным органам в формировании таких отрядов.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.