Вся фабрика знала эту хорошенькую, шуструю, веселую выдумщицу. Она была заводилой и инициатором, эдакими «дрожжами», которые все время на что-то поднимают людей. С самым трудным вопросом шли к Нине: «Глазунова образованная, она разберется...», «Глазунова умная, она посоветует...».
Вся бригада, где работала Нина, за исключением нескольких человек, состояла из выпускников ФЗУ. Трудолюбивые, скромные, с изувеченным войной детством, девушки были теперь опорой семьи. За исполнительность и добросовестность им дали ласковое прозвище «Маши-пчелки». План они перевыполняли просто и незаметно. Все учились — кто в школе, кто на курсах. Друг за друга стояли горой.
Поэтому, когда комсомольцы Москвы-Сортировочной выступили со своим почином, естественно, что эта лучшая на фабрике бригада сразу же включилась в соревнование. Вскоре ей, первой на предприятии и одной из шести в городе, было присвоено звание коллектива коммунистического труда.
Разве думали тогда незаметные «Маши-пчелки», что с того торжественного дня жизнь их так резко изменится?
Стыдно было девушкам перед товарищами по цеху. Те сначала с любопытством смотрели на всю эту суету. Потом при виде очередного фотокорреспондента или журналиста начали ехидничать: «Опять сниматься пошли? А когда работать будете? Вы же бригада комтруда!»
«Вы же бригада комтруда!» Все чаще слышали девушки эту фразу. По-разному ее произносили: и с уважением, и с иронией, и с укором. А еще говорили: «Почему не растет процент? Почему давали сто двадцать, а теперь только сто?»
И никто не хотел слушать, что раньше ту же работу выполняли за восемь часов, а теперь за семь. Что многие девушки повыходили замуж и отправлялись «в декрет», а подруги должны были выполнять за них норму: план-то дается на бригаду. Что учащимся предоставили свободный день в неделю, и, таким образом, каждый раз кто-нибудь на вполне законном основании не выходил на работу.
И все-таки, когда нужно было послать кого-то на Первое Всесоюзное совещание ударников коммунистического труда, послали члена этой бригады Нину Глазунову.
Сборы были недолги. Самое трудное заключалось в том, что Нине нужно было сделать свою работу за все дни, которые Она пробудет на совещании: не хотелось подводить девчат.
И вот лучшая швея-мотористка Ленинграда заседает в Кремлевском дворце, а потом Семен Михайлович Буденный вручает ей медаль «За трудовое отличие».
Слава Нины Глазуновой перешагнула границы Ленинграда. Ее портреты печатают центральные газеты и журналы. Нина становится известна не только по всей стране, но и за рубежом.
Нет, она не зазналась. Приехав домой, все с такой же любовью шила пальто, так же занималась общественной работой, с прежним упорством одолевала науки, даже успевала отвечать на некоторые письма из тех, что пачками стали приходить на ее имя. Разные это были письма. Швея из Витебска просила рассказать о том, как Нина добилась таких успехов. Группа геологов из Сибири поздравляла девушку и рассказывала о своей работе. Молодой человек из солнечного Гори, по имени Робинзон Матвеевич, предлагал ей руку и сердце.
Вскоре Глазуновой присуждается новое почетное звание: «Мастер — золотые руки». Ниной гордится начальство. Ее имя без конца склоняется.
Бригада, где работала Глазунова, по-прежнему считалась лучшей, но это уже скорей по инерции. От старого состава, который действительно заслуживал звания коллектива коммунистического труда, осталось всего несколько человек. «Маши-пчелки» разлетались...
Почему? Причины разные. Но главным было то, что, кроме окрика: «Вы же бригада комтруда!» — девушки мало что слышали на фабрике. Ушла Нина Мальцева — комок энергии, как называли ее подруги. Ушла Валя Акимкина. Ушла Муся Воронова.
Их место заняли новые. Среди них оказались и такие, которым было наплевать и на труд и на бригаду, носящую почетное звание. Его ведь другие добывали! «Мне бы на капрон заработать, и хватит!» — говорила одна. «Очень надо вкалывать! От работы и лошади дохнут»,— подхватывала другая. «Действительно, охота была докатиться до участи Глазуновой»,— резюмировала третья.
Года полтора назад Нина первый раз почувствовала себя плохо. Прямо с фабрики увезли ее с сердечным приступом' в больницу. Пролежала она там около месяца. Вышла на работу как будто окрепшая, но вскоре снова оказалась в плену у медиков. Еще месяц пролечилась. Полгода все было хорошо. И вдруг — снова приступ, снова больница. Еще месяца три после выхода на работу Нина крепилась. Ухитрилась даже закончить учебу. Но в минувшем феврале, как раз во время государственных экзаменов, ее снова на «Скорой помощи» отправили в больницу.
Нина все-таки сдала экзамены и получила диплом с отличием. Но с фабрики она решила уйти: ей было неудобно перед девушками. Она часто болеет, а те должны выполнять ее работу. К тому же никак не выходила из головы фраза, сказанная бригадиром Александрой Ивановной Эрмель после одного из приступов:
— Ты теперь для нас как накладной расход-Нина в душе старалась оправдать Александру Ивановну: сгоряча, наверное, сказала. Тоже (несладкая должность — бригадир. Все претензии рабочих — к ней. Не пойдут ведь к большому начальству! И все-таки не могла забыть.
Когда Нина уходила, директор, Мария Дмитриевна Толмачева, пожала ей руку:
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.