Письмо

Фахри Эрдинч| опубликовано в номере №718, апрель 1957
  • В закладки
  • Вставить в блог

Перевод с турецкого Р. Фиш.

Читателям журнала «Смена»

Годами я мечтал о вашей стране, и, наконец, мне довелось увидеть ее своими глазами. Пятнадцать дней, которые я провел в Киеве, Ленинграде, Москве, пронеслись, как пятнадцать минут. Идеалы мира, дружбы и братства не только написаны здесь на лозунгах и плакатах, - они в самой правде жизни, они претворяются в труде, ими пропитана вся земля, каждый камень.

Для меня советская молодежь - это голубь с крыльями орла. Только так я могу выразить то, что у меня на сердце. Молодежь, создавшая Комсомольск, разбудившая земли, которые спали веками, - могучая орлиная стая. Молодежь, которая прижимает к своей груди, заключает в свои объятия друзей, патриотов, сторонников мира, честных людей всех наций и всех цветов кожи, ласкова и чиста, как голубь.

Когда я был среди вас, ходил по вашим дорогам, пил вашу воду, я, конечно, не мог не вспоминать о своей стране, о своих братьях. Верьте, что, за исключением кучки бездельников, турецкая молодежь думает о вас с нежностью и восхищением, любит и даже ревнует вас. Она не теряет надежды, что и ей доведется увидеть счастливые дни, и уповает на поддержку молодежи всего мира. Хотя я не так уж молод, но принадлежу именно к этому поколению. Меня попросили написать на ходу эти несколько строк для вас. Я предпочитаю поговорить с вами по душам в этом рассказе. Надеюсь, что мы будем с вами беседовать и впредь.

Прощаясь с вами, я уношу в своих ладонях тепло ваших рук, в сердце - вашу любовь, в глазах - ваши улыбки.

Герои - знаменосцы, поколение, которое своими руками создает мир, счастье и молодость на земле, я желаю вам крепкого здоровья, счастья и успехов.

ФАХРИ ЭРДИНЧ.

Почти весь свой век мой отец собирался написать письмо в самую высокую инстанцию. Не раз брался он за перо, но, в конце концов, так и не написал. Бедняга унес это желание с собой в могилу. Может быть, отчасти и я был в этом виноват.

Старик называл меня «негодником», наверное, даже перестал считать своим сыном. Но я вовсе не был неблагодарным. Всегда ему от меня была польза. И вот теперь как добрый сын я выполняю по отношению к нему последний долг. Через много лет я пишу письмо, которое отцу так и не удалось написать за всю свою жизнь. Вам остается лишь положить его в конверт, наклеить марку и отправить по адресу.

Мой отец был учителем - самоучкой, диплома не имел, принадлежал к числу тех, про которых говорят, что они «вылезли из собственного портфеля». Во время Балканской войны он был ранен и, когда разразилась мировая война, в армию не пошел, а нанял вместо себя другого рекрута. Прослужив несколько лет школьным смотрителем и проучившись немного в медресе, он перед самой войной за независимость был возведен префектом Измира в ранг учителя и получил назначение в одну из деревень близ городишка, в котором родился я. Одновременно отец выполнял и обязанности муллы. Если бы не доходы, которые ему давала эта должность, вряд ли он сумел бы сводить концы с концами. Аллах даровал ему детей одного за другим. Из оставшихся в живых я был третьим. Мать, родив меня, заболела да так и не поднялась.

Мои первые воспоминания относятся к дням иностранной оккупации. Наша деревня по нескольку раз переходила из рук в руки: от греков к партизанским отрядам. Отец прятался от оккупантов, потихоньку помогал отряду Мустафы Кулаксыза и часто спускался с гор в раскинувшийся поблизости городок. Как я потом узнал, он поддерживал связь с муфтием Энвером Эфенди, возглавлявшим в городке гражданское сопротивление.

После победы над оккупантами по ходатайству муфтия отца перевели в город. Этот перевод обрадовал его. Но тут - то и начались все наши беды. Отец стал теперь простым учителем. Чалму, которую носили учителя старых, религиозных школ, он сбросил и от должности муллы вынужден был отказаться. А на учительское жалованье разве проживешь! У бедняги осталось трое сирот; за дом надо платить, хлеб покупать... Словом, город не сулил ему ничего хорошего.

Однако отец не пал духом. Мало того, не прошло и года, как по совету знакомых и соседей он снова женился. Нашей мачехой стала дочь измирского молочника Кадира. Не успели мы оглянуться, как нас, детей, оказалось восемь человек.

- Послушай, ходжа, что же это такое? - говорили отцу знакомые. - Остановись, сделай хоть передышку.

Но отец, хотя это его и мучило, отвечал с безропотной покорностью:

- Дело идет к дюжине. Раз аллах раскрыл им рты, пустыми их не оставит. К счастью они рождаются, к счастью...

В то время ходили разговоры, что Кемаль - паша будет давать премии многодетным. Очевидно, поэтому - то отец и не унывал.

Он обучал арифметике какого - нибудь темного мясника и получал пять окка мяса в месяц, за уроки лавочнику или провизору ему давали мешок муки или торбу мыла. Но через несколько лет и эти источники дохода иссякли. Отец все больше озлоблялся. Стал лупить нас за дело и без дела. Особенно часто вымещал он свой гнев на моем старшем брате, который служил в учениках у портного и там научился курить. Наша мачеха быстро вошла в свою традиционную роль. Она подстрекала, подзуживала отца до тех пор, пока дело не кончалось поркой. Никогда не забуду, как однажды, найдя у брата во внутреннем кармане пачку сигарет, они подвесили его за ноги к потолку и избили. Видит несчастный, что жизни никакой нет, покинул дом, уехал и поступил в Балыкесир на бесплатное место в интернат при школе учителей и тем спас свою душу.

Он - то спасся, но теперь тройная порция порки стала доставаться мне. Каждым куском меня попрекали, все ставилось мне в вину:

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.



Виджет Архива Смены