Я тогда был инженером, но уже начинал прорываться в журналистику. Помню, у меня по основной службе предвиделась командировка в Семипалатинск, и я зашел в молодежную редакцию взять задание и магнитофон «Репортер». Редактором там работала очень хорошая женщина, опытный журналист с большим стажем. «Есть тема, – сказал она. – Я отложила где-то письмо из Семипалатинска». Она порылась в ящиках и вытащила конверт с прихваченным скрепкой листком. «Почитай. Чует мое сердце – что-то есть». Я прочел письмо, всего три строчки, и, по-честному, ничего для разгона не нашел. Некто Федоров с Плесовой улицы, дом номер пять, просил исполнить песню, которую пел на войне. Правда, всех слов он не помнил, только: «...а конница, а конница проходит, и звезды на буденовках горят». Я было хотел от задания отказаться, но, поразмыслив, решил на всякий случай письмо прихватить. Если нечего будет делать в субботу и воскресенье – займусь.

Добрался до места ночью. Аэропорт, хилое строение в степи, был пуст. Автобусов не оказалось. Такси тоже. Можно было ждать утра, а можно через железнодорожные пути идти на далекие огни в Жана-Семей левобережного района города. Местные решили идти, и я присоединился к ним. Ветер, как всегда здесь, выл, метался и, недовольный отсутствием напарника по игре – снега, падающего с неба, тормошил его на земле, поднимая белесую пыль выше наших голов. На этот бесноватый напор укоризненно смотрели спокойные огромные звезды. Дорожка была хоть не близкая, но ровная и ориентиры надежные. По такой дорожке хорошо идти в теплой одежде, молчать, думать...

В гостинице было тихо. Я разбудил дежурную и без особых хлопот получил комнату. Спал до обеда. Потом привел себя в порядок и пошел на объект. Там дела обстояли не так аврально, как меня информировало начальство на службе. Так что у меня оказались довольно свободные пять дней.

Прилетел я в среду, а в четверг решил искать Плесовую улицу. Нашел на правом берегу, черт знает в каком закоулке. Улицы не было: пара бревенчатых домов, старых, но еще мощных, крепко на земле стоящих. По моим представлениям, в таких домах жили раньше купцы или попы. Через высокий густой штакетник угадывались сады и огороды. Я потолкался возле добротной калитки рядом е еще более добротными воротами и не нашел достойных средств известить о своем приходе. Звонка не было, ручки какой-нибудь – тоже, бить кулаком в доски бесполезно, а ногой – как-то несолидно. Выручил огромный волкодав, который почуял за штакетником мою нерешительность и взорвался воем и громоподобным лаем; он бросался к воротам, гремел цепью и был, видно, рад до смерти, что ему наконец-то нашлось дело. На лай в доме звякнула щеколда. Калитка открылась, и, пригнувшись, вышла женщина в меховой безрукавке и платке до бровей. «Мне Федоров нужен, – стал объяснять я, – вот адрес есть, Плесовая, пять». Она молча пропустила меня во двор, прикрыла спиной от бушевавшего кобеля и провела по высоким ступеням крыльца в дом. «К тебе», – глухо сказала она куда-то в сторону, где косяком света предполагалась полурастворенная дверь. Я, не раздеваясь, в тулупе, протиснулся в боковушку.

Первое, что я заметил, была большая ножная швейная машинка, стол, заваленный материалом – полуготовыми брюками. Над ними висели две журнальные фотографии, на которых в профиль и анфас красовались представители лошадиной элиты. Только потом я обратил внимание на человека в очках, сидевшего на узкой кровати, заправленной серым грубым одеялом. Он смотрел на меня, словно угадывал или старался признать. И, не отказавшись от этого намерения, спросил: «Вы у меня когда заказывали? Я вот чуток приболел, наверное, не сделал». «Здравствуйте, Тарас Осипович, – солидно произнес я, пристраивая меховую шапку на спинку стула. – Я из Алма-Аты. К вам».

В этой маленькой бедной комнатке с лоскутами, разбросанными по полу, рядом с маленьким, больным, плохо одетым безвестным портным я ощущал себя вестником кипучего, значительного мира. Я снял с плеча магнитофон, расстегнул тулуп.

– Вешалка в коридоре, – подсказал он.

– Я с радио, – продолжил я, освободившись от тяжелой шубы. – Мы получили ваше письмо и рады не просто исполнить вашу просьбу, но сделать очерк, записать ваш рассказ о тех героических днях, когда вы пели вашу любимую песню.

– Какой рассказ? Очерк? Зачем? – Он приподнялся, хромая, подошел к столу, стал сгребать в одну кучу и раскрой, и новый материал, и чьи-то готовые брюки. – Да, я писал. Я песню хотел послушать. Я же имею право, сам слышал по радио, для многих исполняли. Если есть – исполните. Нет – не взыщу. Очерк...

Он качал головой, садился, вскакивал, опять разложил на столе брюки и бормотал:

– Я не просил. Я не герой. Я так...

– Не скромничайте, вам есть что вспомнить. – Ничего, поманерничает и расскажет. Куда денется? У меня был соответствующий опыт, как заставить человека разговориться. Кому неохота поведать миру о своих подвигах? Когда я разложил магнитофон и микрофон, он вдруг перестал суетиться. Сел на кровать подальше к стене.

– Голова разболелась, – сказал он устало. – Спасибо за беспокойство. Не по адресу вы. Голова разболелась. Петровна, Петровна... – позвал он. – Проводи.

Я был ошарашен таким поворотом, собрал вещички и, чтобы хоть как-то сгладить ситуацию, сказал на прощание:

– Выздоравливайте, Тарас Осипович. Я зайду через денек. После такого приема я, конечно, заходить вовсе не собирался. Петровна подождала, пока я надену шубу, провела, защищая от собаки, во

двор и без раздражения проворчала:

– Проведи, заведи. Нашел девчонку. Али прислуга я ему...

В пятницу я активно занимался самокритикой. «Тоже, журналист выискался, простейший материал выбить не может, – укорял я себя. – Неумеха и неудачник. Мало ли кто не хочет рассказывать – тем хуже для него. И вообще, тебя гонят в дверь – лезь в окно. Азбука репортерского ремесла».

В субботу утром я решительно бил ногой, не заботясь о солидности, знакомые ворота. Был яростно облаян волкодавом и снова проведен Петровной в дом. В маленькой комнате стало вроде светлее. Хозяин тукал на машинке, искоса взглянул и опять уперся взглядом в строчку на брюках. Я не сомневался, что он меня узнал сразу.

– Здравствуйте, Тарас Осипович, – вежливо поздоровался я, без приглашения снял шубу, повесил в прихожей и подсел к столу. – В прошлый раз я не уточнил слова песни, а без этого нам будет трудно ее найти.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.