Пешком на Луну

Да, очень странно, что об этой встрече объявили все ТВ компании мира, назвав ее сенсацией года. И только у нас в стране тишина.

— А что, трудно было сообщить журналистам?

— Хороший вопрос. Я бы даже сказал, это наш, советский вопрос. Во всем мире сенсацию ищут журналисты и только у нас, наверное, надо искать журналиста под сенсацию. Да и неэтично как-то, по-моему, звонить и сообщать: «Слушай, я тут буду с американской звездой Синди Лаупер общаться, ты подскочи...»

— Ты сказал, что одиночество растаскивает. Но я вдруг подумал, что все не так-то просто. И нет ли горькой истины в том, что человек творческий, самобытный, популярный попросту обречен на одиночество, и эта беда — именно беда! — неминуемая. Но и естественная. Возможно, так защищается душевное пространство? От непонимания. От зависти. От отстающих. И в то же время, спасаясь от одиночества, человек идет на преодоление, развивается и — сочиняет нечто новое.

— Соглашусь только отчасти. Наверное, есть люди, которые находят в мучении одиночеством какой-то выход для своей энергии. Но я спрошу так: а чем питаться? Чем питать силы, душу, сам творческий процесс?

— И чем же?

— Один мудрец заметил: если у человека есть тыл, он пойдет пешком даже на Луну. А тыл — это семья, дом, атмосфера в доме. Я тоже знаю людей, которые утверждают, что главное для них творчество, работа. Такие они горящие, одинокие, независимые... Вольному — воля. Но мне все это не близко. Я считаю, что жить надо правильно в самом обычном, человеческом понимании этого слова. И чем дольше я живу, тем больше простых истин открываю. И вот пример: для меня было откровением, когда я узнал, что образ жизни моих американских друзей, звезд мировой эстрады, похож на мой образ жизни. Когда мне довелось попасть в дом к Билли Джоэлу в Нью-Йорке, я поразился обстановке тихого семейного счастья, которое лучилось из каждого угла этого дома. Милая, обаятельная жена. Очаровательный ребенок... И я искренне считаю, что именно эта среда, обстановка позволяют человеку оставаться человеком в ситуациях, когда трудно удержать нравственные позиции. Чтобы не наказать себя в конце жизни пустотой, жить надо правильно, сохраняя и оберегая тот остров, который создал ты сам и твои близкие.

Неожиданный монолог. Я даже как-то внутренне... притих. Это без шуток, абсолютно серьезно... Но послушай, ведь — продолжая тему — разве в нашей стране возможен культ семьи? Разве возможно нормальное развитие семьи в тех условиях, которые предлагает наша система? Тот образ жизни, который ты исповедуешь, могут иметь лишь немногие счастливчики. Им случай, небеса, талант — не знаю, что еще — дали возможность забыть о быте. Забыть об отсутствии плюрализма на обеденном столе, говоря образно. И скажи, пожалуйста, не приводит ли семейное и материальное благополучие к благостности творческой?

— Никто никогда не даст гарантий: ни в случае богатства, ни в случае бедности. Я убежден — бедность духа и бедность материальная — очень разные вещи. Нет, я не хочу рассказывать рождественские сказки про то, что бедные люди живут всю жизнь счастливо. Бедность унижает человека. Но я о другом. Все-таки гармония в семье не зависит от количества денег. В моей семье куча бытовых, житейских проблем. Но главное, мы запомнили себя такими, какими были в 17 лет. И мы — нынешние — остались там. Там критерии счастья, и они неизменны. Понимаешь, о чем я говорю — о точке отсчета. И «там» мы были счастливы. Несмотря на жуткую неустроенность. Жена с дочкой снимали квартиру, я служил в армии, и была просто материальная катастрофа! И даже несмотря на то, что я уже слыл известным композитором: уже прозвучали «Айсберг» и «Расскажите, птицы»...

— Сюжет очень умилительный...

— Я это рассказываю не для того, чтобы кто-то повздыхал: бедный Игорь Николаев — у него было такое трудное отрочество... Просто не надо думать, будто я всю жизнь пребываю в состоянии благодати, хожу в халате с кисточками и иногда, играючи, подхожу к роялю.

— Игорь, а если совсем пристально взглянуть назад, на свой творческий путь... Какие ошибки тебе не хотелось бы повторить в будущем?

— Есть мучительная болезнь, которой не я один болен — страх, что давно уже не было новой песни, и ее нужно срочно сочинить. Мы часто не понимаем и не ценим чувства золотой передышки. Помнишь у Евтушенко:

Успокойся, в хорошие книжки заройся,
Не спеши никому ничего доказать,
А того, что тебя позабудут — не бойся,
Все немедля сказать, как себя наказать.

— Ты называешь это состояние «золотой передышкой», я называю его жестче — кризис...

— А я считаю, что кризис — одно из прекраснейших состояний творческого человека. Ты исчерпал какую-то часть своего творческого «я», что-то сломалось, что-то кончилось. Но тупиковая ситуация заставляет искать выход. Ужасно и уныло, когда все идет своим чередом, все поставлено на рельсы, все — по расписанию. Ты в срок выдаешь песню, в срок записываешь новую пластинку. По-моему, такая накатанность и есть самый глубокий творческий и человеческий кризис.

— А кто мешал тебе в творческой жизни? Подчеркиваю — кто, а не что?

— Во-первых, не думаю, что кто-то ставил перед собой цель: буду мешать Игорю Николаеву. Во-вторых, хочу вспомнить гениальные строки Фазиля Искандера. Он говорил, что судьба художника — это виноград, который всю жизнь топчут ногами, чтобы добыть вино. Творчество — вино жизни... Но надо уметь прощать, и тогда прощен ты будешь сам. Очевидно, ты и сам однажды поступил плохо или подло, и твой поступок возвращается бумерангом. Красиво говоришь. Но тем не менее повторю свой вопрос: кто мешал тебе?

— Да, каждый поступок имеет свою фамилию, имя и отчество... Я не хочу никого называть. И считаю, что эти люди не сами по себе возникали на моем пути. Так их воспитали. Они являют собой отражение ценностей, которые предлагает система, в которой они существуют. Исключительные превозмогают эту систему, большинство ей соответствует. И винить их — неправильно... Именно этим для меня объясняется практическое бессилие подавляющего большинства разоблачительных статей последнего времени. В них называют имена, фамилии и — никаких результатов в главном. Их эффективность уже тонет в их обилии. И повторяю — я всегда оставляю за собой право сомневаться в собственной правоте. Когда я, например, приношу песню на ТВ, и главный редактор программы говорит, что песня не достойна звучать в «Новогоднем огоньке», я думаю: а вдруг он прав?

— Разделяю твою иронию относительно проницательности главных редакторов. И коль речь пошла о телевидении, хочу заметить, что ситуация, когда худсовет выносит свой приговор песне — ситуация дикая для всего мира. Так ведь?