Все мы ждем перемен.

В умах они происходят быстрей, чем в жизни.

В первом номере «Смены» за прошлый год кандидат психологических наук Павел Ельчанинов предложил: во-первых, передать работникам в пользование средства производства; во-вторых, отказаться от привычного необоснованного пересмотра норм и расценок; и, в-третьих, платить труженику выраженную в деньгах долю вновь созданного им продукта.

Теперь мы знаем: эти предложения реализуются, когда трудовой коллектив берет предприятие в аренду или преобразуется в кооператив.

Тогда же, в первом прошлогоднем номере «Смены», было опубликовано письмо руководителей московского НПО «Измеритель», в котором они сообщали, что хотели бы опробовать «метод Ельчанинова» в своем объединении. Однако коллектив «Измерителя» не поддержал руководителей и высказался против столь решительных перемен (об этом рассказывалось в одиннадцатом номере нашего журнала за прошлый год). Дебаты на тему «Переходить — не переходить» продолжаются. И пока НПО трудится на «обыкновенном» хозрасчете, а работники входящего в объединение научно-исследовательского института распределяют заработок по коллективному подряду.

Велики ли первые перемены?

...И все сразу начинали говорить о деньгах. Секретарь партбюро Владимир Куфтин даже достал ведомости уплаты партвзносов и, перелистывая, сказал:

— Раньше какие заработки были у научного работника? А теперь?

В ведомостях мелькали цифры, которые не стыдно жене назвать. Иные и четырехзначные.

— Заработки повысились — это то, что хозрасчет дал вам. А что он дал нам, обществу? — спрашивал я собеседников.

— Пустяки, милые мелочи, — иронически сказал заведующий отделом Алексей Никольский. — Всего-то дозатор непрерывного действия с микропроцессором, аналогов которому нет за границей. Он пошел в серию. Вполне возможна продажа его за рубеж. Будут доллары не за пушнину и лес, а за технику. И это только благодаря хозрасчету. Восемь лет мы мучили подобный прибор. Делали на министерские деньги. Каждый год придешь в министерство, всплакнешь: не успели, не получилось — они и продлевали финансирование на следующий год. «Съели» мы полмиллиона. А в серию прибор не пошел. Хозрасчет поставил задачу — сделай и продай. Сам завод-заказчик платил свои деньги. Требовал: дай срок! дай качество! Ровно через год мы дали ему разработку. Вес — одиннадцать килограммов (у предыдущего прибора — 27), потребляемая мощность — 50 ватт (было — 160). И израсходовали на работу средств вдвое меньше.

Подобные истории рассказывали мне едва ли не в каждом отделе института. Ускорили, как утверждал заместитель генерального директора Анатолий Ракаев, три четверти разработок. Все они, как правило, выше качеством, чем прежде.

За счет чего сие происходит? Во-первых, теперь заказчик считает деньги. Раньше процентов семьдесят всех тем финансировались централизованно — в них никто конкретно не был заинтересован. Сейчас ученые работают по прямым договорам с заводами. Те платят из своего хозрасчетного дохода и потому требуют и срок, и качество. Во-вторых, у ученых больше времени остается на науку: перестали «в порядке любезности» налаживать серийную продукцию. В-третьих, появилась четкая ответственность за разработку. Каждую тему теперь исполняет определенная группа людей. Она работает, словно бригада, подрядившаяся поставить дом в селе. Выполнили договор — получают наличные (за вычетом зарплаты. которая авансом пошла исполнителям, покуда они работали над темой). Деньги делят согласно КТУ. Сделаешь работу быстрее или меньшим составом — больше получишь.

Бригадный подряд в науке изрядно изменил психологию людей. Нет мелочной опеки начальства.

Всегда существовали люди, которые воспринимали свои 140 рублей как пособие по безработице и днями напролет решали кроссворды, бегали по магазинам и трепались о футболе. Теперь — шалишь! Заработок общий. Кто-то получает незаслуженно — значит, кто-то не получает заработанное. Порядок стали наводить без помощи вахтеров, ловящих за полу опаздывающих. Резали правду в глаза на собраниях. «Почему рубль, взятый взаймы, не отдать — стыдно, а бездельничать за двести рублей — не стыдно». — говорил мне возмущенно завотделом Павел Иванов. «Безработные» проглотили немало других нелицеприятных слов. Кто позакаленней и помахровей, пошли искать другую синекуру. Более совестливые подставили плечо под общую ношу.

И другое высветилось. Бухгалтеры, патентный, информационный отделы. вычислительный центр, плановики, кадровики, администраторы — они, конечно. НИИ нужны. Но хозрасчет заставил думать: а не многовато ли их? Раньше никто не считал, теперь увидели: на каждый рубль, полученный разработчиками. приходится 1 рубль 32 копейки, причитающиеся вспомогательным отделам. И заговорили: надо бы накладные расходы уменьшить, людей сократить. Прежде в кулуарах, а потом вслух, на совете трудового коллектива заговорили. Пока до решений, а стало быть, до конфликтов, не дошло. Но они, похоже, впереди.

Стали и об опытном заводе задумываться. Сдерживает он институтский темп. Можно было бы раза в два делать больше разработок. Не хватает мощностей. Перевооружение нужно заводу.

Хуже ли, лучше ли стало при хозрасчете научной молодежи? Спрашивал об этом самих молодых, спрашивал и «остепененных» сотрудников. Ответы получал разноречивые.

«Молодежь у нас не учат, — таково мнение секретаря комсомольской организации Сергея Комарова, инженера-технолога Елены Михеевой, младшего научного сотрудника Александра Шестопалова и других молодых. — Придет молодой специалист — ему, как правило, работу курьера-секретарши: принеси, начерти, отпечатай... Потому молодежь от нас уходит: лет пять назад в комсомольской организации было больше полутораста человек, теперь — девяносто».

«А почему их, собственно, надо учить?» — говорили заведующие отделами Геннадий Мамедов, Алексей Никольский. Вячеслав Баранов и другие руководители. И жаловались, что молодежь пошла «не та», стала «и ленива, и нелюбопытна».

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.