Пепел на раны

Виктор Положий| опубликовано в номере №1318, апрель 1982
  • В закладки
  • Вставить в блог

Потом закончились патроны, Чеслав взглянул на часы, швырнул в люк гранату и бросился вперед. Взрыв прозвучал уже за спиной.

– Ну, вот и все, – сказал Николай. – Помогите подняться выше.

Он держался за живот. Свет после темноты его не раздражал. Все затмила боль.

— Какое твое решение? – спросил боец.

— Командир уже взорвал мост. Возьмите папку и быстро уходите, вам еще нужно переплыть реку.

Папку он засунул под китель, ее залила кровь. Еще когда ранило, Николай забеспокоился, не пробила ли пуля документы, но увидев, что кровь только пропитала край папки, успокоился. Он вытер ее о китель, а заодно сбросил его совсем.

Отдав папку, Николай воспользовался паузой и устроился возле окна, в которое виден был конец улицы... Немцы, должно быть, появятся оттуда.

— А дело мы провернули славно, – сказал боец.

— Славно, – ответил Николай. – Дай спички. Пора уходить!

Он остался один возле окна. Вынул сигареты, закурил, пачку спрятал обратно, в нагрудный карман гимнастерки. Внизу протопали шаги. В стене был пролом, в его просвете Николай увидел часть реки и фигуру Чеслава. Сорвав одежду, Чеслав нырнул в волны и исчез. Холодно, подумал Николай.

Немцы прибыли на мотоциклах.

Николай словно наблюдал себя со стороны, медленно отдаляясь. Выстрелов не слышно, только летят одни гильзы. Вот он уже видит водоочистительную станцию, взгляд охватывал все большую панораму, вскоре стал виден весь город, тихий и неразрушенный, а если присмотреться, то можно различить два острых шпиля костела. Но это уже с высоты птичьего полета...

12

– Все, – спокойно, на неожиданной смене настроения, сказал Невидимец и открыл глаза. Взгляд его больше не блуждал в неизвестности, охватывая пространство и растворяясь в нем. взгляд теперь принадлежал только ему. Невидимцу, Николаю Варавке, лейтенанту-пограничнику, холостому, раненому, пленному. – Все. Можно подписывать протокол.

Крупные капли пота выступили на его лице, и старик осторожно вытирал их.

— Не доживет до рассвета. – тихо сказал дед, но Невидимец услышал его слова.

— Доживу, – и в знак подтверждения слабо кивнул головой. – Я по второму заходу живу, мне долгий век отпущен. Нужно только силы беречь. Спать, спать...

Николай и вправду уснул или снова забылся, скорее всего уснул.

– ...Я с немцем познакомился давно, – рассказывал Андрей Савосюк. Они сидели с Михайличем на одном матрасе под решетчатым окном и разговаривали. Невидимец и Иосиф спали, они же не ложились не потому, что на двоих досталась одна узкая постель – четвертому ее забыли или не сочли нужным выдавать, просто уже наступило 23 сентября 1943 года, день операции «Треугольник». День, если сказать точнее, неотвратимый, разве что земля вдруг расколется пополам... – Еще в четырнадцатом, когда завелись с ними впервые. Погнали и меня на войну, а мне что – старый парубок, ни жены, ни детей. Бобылем жил по своей глупости, где это видано, чтобы мужик в двадцать восемь лет без семьи маялся? Теперь-то жалею – возраст как раз детишек рожать, ан нет...

В немцев я не стрелял. Сижу в окопе и палю поверх их голов: они ли виноваты, силком ведь под ружье поставлены? Скоро и в плен попал. Других, знаю, мучило сомнение, терзали упреки, совесть покоя не давала, меня – нет, даже домой не тянуло: моя душа была со мной. И обществу, кто прислушивался, советовал. За зиму весь лагерь вымер, горсть выжила. Германцы, видя такое дело, отдали нас бауэрам в батраки, весна шла. Оклемались малость – и за плуг, за бороны, за косу. Хозяин мне попался не вредный, со мной в поле от темна до темна, за одним столом обедали. Куда уйдешь? Войны, революции вокруг. Полюбил меня бауэр, привык, видимо, собирался на вдове-свояченице женить, я едва не согласился, но как раз немного утихло, я и подумал, может, там, на Волыни, отца-мать некому доглядеть, и пошел потихоньку домой. А здесь все, как и прежде, народ одичал еще больше, словно в каждом зверь проснулся, то пана сожгут, то полицая пришибут, то полицаи над кем-то расправу учинят. Отец умер, братьев скосило. Старуха мать осталась. Взял я жену брата, самого младшего, с детьми, начал жить, до войны своих пятеро родилось, куча мала. Такое, значит...

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

Известное и неведомое

Областной центр научно-технического творчества: опыт и проблемы