ХОРОШО написать книгу. В этой книге должно быть все про всю жизнь земли.
Как что растет где что рождается, почему нету пальм, а есть крапива, и что чернозем, и про суглинок, и про подпочвенные воды; и чтобы каждый огородник и каждый крестьянин, развернув эту, такую Пашкину книгу, - сказал бы: Теперь все известно.
И тогда из земли на место бузины, полезли бы пальмы вышиною с колокольню, свекла и морковь стали бы рождаться на такой же манер, как в Китае рис: два раза в год и величиной с хороший арбуз; цветы - пионы развернулись бы с подсолнечник, а любимый Пашкин цвет, резеда, так и стоял бы здоровенными метлами по краям дорог, и никто этой самой резеды не стал бы рвать, потому - много и стебель крепкий: все руки изрежешь, рвавши. Головастик зимой сказал:
- Чтой - то ты, Пашка, все портками трясешь? Тебе делом заняться нужно! Из себя ты великан, значит, нужен твоей силище выход. Возьмись - ка, вот, сад устрой! Чтобы были и клумбы и цветы: все на ять! Простое дело: я сам раньше садовником был.
Пашка взялся весной за лопату, развел клумбы и цветы на удивление всей фабрики, и охватил с тех пор Пашку великий беспокой: так бывает со всяким, кто впервые познает вкус, запах и силу земли. В бурлении этого беспокоя и была задумана земляная книга.
- Да - а - а - а, напиши, напиши, по - прооо - буууй!! - взвыл ветер навстречу, из - под косогора. - Маруська первая засмеет, - и эхххх, какая все это буза, ворот бузззища!... Вот дурак Пашка!
Верно. Пашка говорить не умеет. Запинается на каждом шагу, словно лопата в кирпичах а туда же: книга. Книги пишут умные, толковые люди... А Пашки наскребет две строчки, а дальше - амба.
Зато у Пашки есть секрет. Он - как в кулаке. В кулаке пять пальцев. А в секрете - пять действий. Одно действие - это богатство. Другое действие - новая наука. Третий палец - победа над всем миром, что проистекает из первых двух. Так - с. Четвертая следовательность - это Пашкина слава, утверждение Пашки на весь мир, как безусловного, вольного человека. А пятое действие - это Маруська. Вот вся сладость секрета.
Человек, владеющий таким секретом, несомненно, разбогатеет, а разбогатев можно пригласить Любу - машинистку и ей книгу продиктовать. Диктовать куда легче, чем писать самому.
И - навстречу стройному, чудесному, раскидистому осеннему лесу Пашка Брычев взмахнул кулачищем, не угрожая, конечно, а показывая: вот, в этом кулаке - секрет, и все, что в нем, связано с лесом, со светло - коричневыми стволами сосен, с запахом прелой осенней листвы - также, как сам Пашка связан с фабрикой, с комсомолом, а через комсомол - со всем миром.
В лесу ветер замолк, умчался, пропал. Стали кругом сосны, тишь, мох, тайна. Должно быть, человек раньше рождался так же, как деревья и грибы, в лесу - это потому, что в лесу себя всякий чувствует как дома. И тогда у всех людей был одинаковый лесной язык. И вот, тоже хорошо: этот лесной, тихий таинственный разговор - припомнить. Потому - поймут его все люди, не нужны станут всякие эти германские, да китайские, да индейские языки, и жизнь людей станет проста, мудра и радостна, как рост леса, как запах опят.
Так бесконечен, - стремителен и размашист был напор мыслей, что Пашка жарким лбом своим и не замечал крепчайших паутинных нитей, - а они рвались об него по - осеннему, с натугой, со звоном: великанскими шагами вламывался в густейшие заросли осинника, вшлепывал ступнищами в болотины так, что грязь мелкими брызгами залепила весь зад пиджака, - словом - пер насквозь. И только где - то в глухих задворках своих память отмечала знакомые метины - кривые кресты на деревьях и сломанные сучья: по ним шел путь к Пашкиному секрету, запрятанному в лесном тайнике.
И, если - б не раздался внезапно по лесу ядреный, переливчатый девичий смех, Пашка так и не догадался бы, что кроме него в лесу есть еще люди. Но смех раздался, Пашкино сердце екнуло, упало куда - то вниз и замерло: прежде всего, девчата смеются таким манером только тогда, когда по близости парни; а потом... потом, вне сомнения, смеялась Маруська Голубина.
Все огромное Пашкино тело съежилось, согнулось в дугу, приникло к большущей, суковатой елке: неужели, неужели это - Маруська? Так с кем же она, с кем? И вправду, между деревьями замелькал синий платок, розовая майка: ее наряд. Она! Она! И с ней в обнимку -
Пашкин приятель Серега Меньшов. Идут и целуются. Ах ты!...
Значит, опять прозевал! Всю весну, все лето посматривал на дивчину, не знал, как подойти, думал: ее, как цвет - резеду, надо беречь, да й слова - то, чтобы сказать, нужны особые, тайные, не Пашкины лошадиные, а нежные - нежные слова, в словах - то вся закавыка и была, в словах Пашкин язык путался, плел несуразное, застревал, как лопата в кирпичах...
Эх, черт! Провозился все лето с садом, да с секретом - и прозевал! Маруську видел только на собраниях. А Серега в это время...
Этот же самый Серега и учил Пашку: - Ежели тебе приглянулась дивчина, подойди и скажи. Не желаешь ли удовлетворить мою физическую потребность? И ежели эта дивчина идеологически не прогнила, - обязана удовлетворить. Иначе ее можно назвать мещанкой и смотреть с презрением».
Но Пашка так не может. Это все равно что собравши в себя все соки и силы земляных запахов цвет - резеду посадить в уборную: завянет в уборной цвет - резеда. Не может так Пашка! Другие тут нужны слова...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.