- Слышь - ка... Зыкова... сказать кой - чего надо...

Зыкова подозрительно глянула на Пашку; к жизни она относилась крайне серьезно, от Пашки же ничего дельного не ждала: по ее мнению. Пашка был человек пустяшный, комсомолец - никудышный, значит, все равно, что не свой.

- Вот.. вишь, какая вещь, - мял Пашка. - Секрет у меня есть один. Только ты... этого... не сердись. Я. слушь - ка, Маруське Голубиной раньше хотел... а она не этого.

- Этого - не этого. Того - не того. Что тебе надо, шут ты нескладный? - строго спросила Зыкова, остановившись. Упоминание о Маруське Голубиной заставило ее насторожиться.

- Я, конечно, слушь - ка... не могу так, прямо: удлетвори мою... физитьскую потребность... это не такие слова нужно...

- Ах ты, шутище ты стоеросовый! - перебила Зыкова, поняв его по-своему. Ах ты, верзила ты окаянный! И это ты мне - такие слова? Да ты знаешь, что говоришь - то? Вырос до неба, так и думашь? Шут! - с негодованием воскликнула Зыкова и быстро пошла прочь. Пашка недоуменно посмотрел ей вслед, махнул рукой и побрел в другую сторону: он и не думал ничего предлагать Зыковой, он хотел только поделиться с ней, как с надежной дивчиной всем, что накипело на сердце. Никто, решительно никто не хотел понять и поддержать Пашку...

В фабричном саду, разведенном Пашкой, было по осеннему пусто и неуютно. Цветы были давным-давно обломаны, дорожки запакощены мусором, мертвые листья шуршали под ногами, и от этого тоскливо и неуютно становилось на сердце.

Все же Пашка хозяйски прошел весь сад из конца в конец, заглянул во все уголки; потом взял лопату, зачем - то подровнял клумбы и веником разбросал листья и мусор с дорожек. Стало чище. Но в сад никто не приходил, поэтому вся проделанная работа показалась ненужной. Странное дело. В будни, на фабрике, за станком, на собраниях Пашка - не ощущал этого бурления, беспокоя, тоски. Там - все было общее и дружное, веселое, молодое. А по праздникам, когда Пашка оставался один, тоска приходила, и он не мог даже понять, о чем эта тоска: то ли о земле, то ли о Маруське Голубиной. После того, как Маруська разошлась с Серегой, Пашка как - то хотел с нею заговорить, но она только фыркнула в ответ.

Зашел в клуб. Попытался - было поупражняться на брусьях но в одиночку скоро надоело. Прошел в местком, там в одиночестве сидела Ганька Чиж и - плакала. Пашка не мог видеть женских слез, - он с силой захлопнул дверь. Потом ему стало жалко Ганьку, он вернулся в местком, но ее там уже не застал.

Снизу, из столовой, по лестнице, поднималась Капитоновна с разбитой тарелкой в руках.

- С утра никуда не приткнесьси? - спросила Капитоновна. - Вот щели иди замазывать тараканье проклятое задушило.

Пашка рьяно принялся за дело, помог Капитоновне замазать щели и по дороге безжалостно офсайтил попадавшихся тараканов.

- Чайку с пирогом, не хошь ли стаканчик? - спросила Капитоновна.

- Мне, слушь - ка, и за работу следовает! - проорал в ответ Пашка на ухо Капитоновне, и ему стало весело и тепло на сердце.

Потом - сидели в каморке Капитоновны, пили горячий жиденький чай, закусывали пирогами.

- Чтой - то Ганька плачет? - спросил Пашка - прихожу сегодня в местком, а она плачет...

- Незадачливая она, - вздохнула Капитоновна. Ох, незадачливая...

- Да что с ней такое, Капитонна?

- Уж что не знаю - то не знаю, и сказать не берусь. Пей еще, с пирогом - то в охотку.

А когда Пашка уходил, сказала неожиданно:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.