Падение Парижа

- Девилли приехали и Руссо с женой. Говорят, что многих возвращают. Девилль плакал, спрашивал меня: «Как коммунисты?...» Я ему ответила: «Коммунисты в подполье. Не так - то легко узнать... Но не такие они, чтобы сдаться...» Что я могу сказать? А им этого мало. Они говорят: «На что нам теперь надеяться?...» Под немцами никто не хочет жить. Ты возьми колбасу, колбаса хорошая. Масла нет. Скоро ничего не будет. Немцы все вывозят. Марок у них сколько угодно: печатают и раздают солдатам. Я видела, как денщики выносили ящики!... Все хватают: кофе, чулки, ботинки. Ты ешь получше! Кто знает... Скоро голод будет. А тебе нужно много сил. Девилль правильно сказал: «Теперь на них вся надежда...»

Когда началась паника, Дениз сказали: «Ты останешься, будешь работать в Париже. Связь поддерживай через Гастона». Накануне прихода немцев Дениз пошла по указанному адресу. Дверь открыла заплаканная женщина, оказала: «Гастона забрали. А я уйду пешком...» Дениз обошла всех товарищей: заколоченные дома. Уехали? Или прячутся?

Самым страшным казалось ей бездействие. Время шло медленно; ночью она готова была сломать стенные часы: тикают, тикают... а в рукомойнике каплет вода - капля за каплей...

Что с Мишо? Она умрет и не узнает, что он жив, не услышит: «и еще как!» Они могли быть вместе, могли быть счастливы. Теперь ничего не будет: ни встречи, ни жизни. В Париже - немцы. Нужно по - многу раз повторять эти слова, чтобы поверить. А Мишо нет. Может быть, его убили... Или взяли в плен... Как это страшно: попасть в их руки живьем!... Они брали в плен целые армии... Мишо, где ты?

Длинной казалась июньская ночь, и в полусне до одурения Дениз повторила: «Мишо! Мишо!...»

Вдруг она вспомнила: Клод ей сказал, что его оставят в Париже. Нужно найти Клода. Дениз помнила адрес: она нашла ему комнату после майской тревоги. Может быть, он там?...

Клеманс ее обняла, будто снаряжала в далекую дорогу:

- Ты губы поярче накрась: они таких не трогают...

Нужно было пересечь центр города. Увидав первого немца, Дениз попятилась, чуть было не побежала. Какая противная морда! На рукаве - свастика... Но нельзя быть такой нервной. Теперь придется все скрывать, все прятать... Она пошла дальше; думала об одном: найдет Клода, начнут работать...

Вот и Бульвары!... Дениз старалась не глядеть, но все же глядела. На террасах больших кафе сидели немецкие офицеры с проститутками. Женщины были одеты, как на пляже: босые ноги в сандалиях, ногти выкрашены в рубиновый цвет. Смеялись, пили шампанское, чокались. В витринах были выставлены словари, путеводители по Парижу на немецком языке. Торговцы предлагали солдатам сувениры - крохотные изображения Эйфелевой башни, брошки, открытки с видами, непристойные фотографии. Бойко шла торговля. Переводили франки на марки. Газетчики выкрикивали: «Матэн»!, «Виктуар»!»

Дениз купила газету, развернула: «Наши приветливые гости, бесспорно, оценили тонкость парижской кухни...» И объявление: «Кончил два факультета. Говорю по - немецки. Ищу место официанта...» Она отбросила листок.

Подозрительная, смутная жизнь личинок, могильных жуков шла в захваченном, пустом городе. Продавались картины, рубашки, улыбки, остатки чести... С гадливостью Дениз спрашивала себя: и это - Париж?...

Она дошла до левого берега; долго пробиралась по пустым улицам: улицы без людей казались куда длиннее.

Заколдованный город! В окнах брошенных магазинов привычные вещи: галстуки, игрушки, бокалы с леденцами. Зонтик, как старик, прислонился к заколоченной двери: зонтик забыли.

На балконе засохшая герань. Клетка, а в ней мертвая птица. «Спящая красавица», - подумала Дениз: встала картинка из детской книги.

Пышные фасады, статуи Возрождения, колонны Людовиков - прежде она их не замечала: толпа затирала камни. А теперь камни справляли победу над людьми.

На бульваре Пор - Рояль горбун разглядывал купу дерева. Прошел слепой, стуча палкой. Проковылял хромой подросток. Все калеки, все уроды повылезали из щелей: они не смогли уйти и заселяли город.

Цвели липы. Пахло глухой дачей. Метались вспугнутые птицы - они не могли привыкнуть к гулу моторов: с утра до ночи над завоеванным городом кружили немецкие самолеты; они летали низко, казалось, сейчас срежут крыши.

Пусто... И вдруг люди! По мостовой шли беженцы, несли на руках замученных, сонных детей. Неделю тому назад они покидали город. Тогда на их лицах были ужас и надежда; они спрашивали, какой дорогой пройти, ругали изменников, мечтали прорваться к жизни. А теперь они плелись, как клячи на бойню. Они столько повидали за эти дни! Лежали под пулеметным огнем, громили поезда, плакали перед отравленными колодцами. Многие потеряли близких, и все - потеряли надежду. Уходя, они не знали, что Париж окружен. Дойдя до Шартра, до Орлеана, до Жиена, они увидели немцев. Их остановили, погнали назад. Они возвращались в родной город, как пойманный беглец в острог. И мать, озираясь в испуге на немцев, шептала раскричавшемуся ребенку: «Тише!...»

Дениз увидала на стене плакат: немецкий солдат держит ребенка; ему доверчиво улыбается женщина; подписано: «Вот покровитель французского населения!» А рядом обрывки старой театральной афиш»: «Одеон... Премьера... «Укрощение строптивой»... Глаза немца были синими и блестящими. Эти глаза теперь отовсюду глядели на Дениз. Она отворачивалась, глаза показывались снова; она перешла на другую сторону - та же ярко - синяя эмаль. И, не выдержав, Дениз вскрикнула: глаза, отделившись от стены, шли навстречу. Она не сразу поняла, что это живой человек. А лейтенант игриво почмокал губами.