I

Газетные сенсации не живут долго, особенно если они вливаются в наш житейский мир из мира научного. Сенсация теряет свое главное качество: ошеломляющую неожиданность свершившегося. Наше привычное состояние определяется двумя словами: все ожидаемо. А когда ожидаемо все, наступает конец невероятному.

Этим своим состоянием мы во многом обязаны современному уровню науки. Доверие к науке стало постоянно действующим фактором нашего сознания. Может быть, поэтому мы весьма хладнокровно фиксируем непрерывный поток сообщений, многие из которых сравнительно недавно могли бы довести нас до нервного потрясения.

Герой одного известного романа, заполучив в свои руки дагерротип, пытался с его помощью «поймать» изображение господа бога, ибо господь вездесущ, следовательно, по мнению этого естествоиспытателя, материален, а дагерротип обладал чудесным свойством фиксировать зрительный образ материального объекта. Значит, «проблема господа», по замыслу героя романа, должна была наконец решиться: либо дагерротип даст наглядный образ всевышнего, либо столь же неопровержимо засвидетельствует его отсутствие...

Эпизод вызывает улыбку, но его психологическая основа весьма реальна и жизненна: мы иногда готовы приписать техническому средству сверхъестественные функции. Чаще всего это происходит тогда, когда технические возможности средства настолько широки, что выходят за пределы нашего индивидуального жизненного опыта, за пределы жизненного опыта целого поколения или даже нескольких поколений. В такой момент можно обрадоваться удаче, поставить на господа сверхсовременную ловушку и... вскоре испытать крупное разочарование. Утилитарный подход к научному открытию или к ранее не известному очень сильному техническому средству прежде всего мешает определить перспективы открытия и, что очень важно, мешает своевременно увидеть те изменения, которые новое открытие неизбежно потащит за собой в нашу повседневность.

II

Вот, скажем: слышали вы о голографии? Что это такое? Что вы знаете о голографии?

Я задавал эти вопросы своим друзьям и знакомым и знакомым знакомых и получал три типичных ответа. На первый вопрос — утвердительный. На второй — неопределенный: «Что-то связанное с получением трехмерного изображения...» На третий — отрицательный. Поэтому одним из первых вопросов, который я задал при встрече члену-корреспонденту Академии наук СССР Ю. К Денисюку, был вопрос о том, что же такое голография: явление, отрасль науки, средство, обозначение трехмерного изображения объекта?

Ю. Н. Денисюк. Само по себе слово «голография» складывается из двух слов: «весь» и «записывать». Буквально: «зарегистрированный полностью». Но это, как можно понять, только часть процесса, который назван голографией. Полностью это слово обозначает научно обоснованный и технически воплощенный метод записи и воспроизведения волнового поля.

Лазерным лучом «освещают» предмет, отражаясь от которого луч падает на пластинку с нанесенным на нее светочувствительным слоем. Потом предмет убирают и пластинку с записью «просвечивают» тем же лазерным лучом. Возникает трехмерное изображение только что убранного предмета. При записи можно осветить предмет с противоположных сторон, и тогда при воспроизведении можно получить его полное изображение. Это изображение в пространстве можно обойти, как можно обойти сам предмет, и соответственно рассматривать его под разными углами. Больше того, изображение (при отсутствии самого объекта) можно сфотографировать обычным порядком, так же, как можно сфотографировать сам объект. Изображение может быть цветным и движущимся.

Это самые первоначальные данные о топографическом изображении, которое воздействует непосредственно на наше восприятие через органы чувств. Пластинка с такой записью называется голограммой и обладает целым рядом специфических свойств. (В частности, любая часть голограммы — если ее расколоть, скажем, на несколько кусков — в отличие от фотографии несет по-прежнему полную информацию о предмете. Правда, ухудшается качество изображения.)

Коль скоро речь зашла об объемном изображении, опыт наш насущный подсказывает нам — знакомо, знакомо! — и вытряхивает из памяти ощущений просмотры стереокинофильмов и любопытство, с которым каждый впервые брал в руки так называемую объемную фотографию. Больше жизненный опыт ничем нам помочь не может. Но и эта помощь оказывается более чем сомнительной: и стереокино и фотография создают только некий эффект объемности: в первом случае — за счет тонкой работы с линзами, во втором — за счет нескольких пластов светочувствительного слоя, где каждый пласт несет какую-нибудь изобразительную деталь. Отсюда и ощущение глубины пространства. Все это ничего общего не имеет с голографическим изображением, которое поддается пространственному измерению и может быть получено без применения линз.

Это очень важный момент. Нетрудно себе представить, что означает подобное открытие в оптике, если с первого дня существования она основывалась на применении линз. Наш жизненный опыт ничего подобного не знает. Уже одно это заставляет нас сделать пока еще робкое предположение, что мы столкнулись с чем-то феноменальным. Но сейчас вернемся немного назад и зададим себе вопрос: а так ли уж виден нам итог, к которому приходит ученый в конце невидимого нам процесса?

III

Как-то в газете я прочитал коротенький обзор о голографии, проиллюстрированный снимками. Под одним из них стояла подпись примерно следующего содержания: «Вы видите воздух, рассекаемый летящей пулей».

На снимке не было ничего такого, что могло бы смутить мое воображение непривычностью открытия. Вытянутое тело пули контурами очень напоминало небольшое суденышко, которое своим заостренным носом вспарывает гладкую поверхность воды. Только снимок был как бы поставлен на ребро и смотрелся в вертикальной плоскости.

Очевидно, восприятие устроено так, что зрительная схожесть нового образа с тем, который стал уже привычным, притушевывает суть самой новизны. Несколько позже я понял, что новое для меня заключалось не в образе летящей пули, а в тех двух словах, которыми начиналась подпись и на которые я привычно не обратил внимания. «Вы видите...» Разве человеческому глазу доступен вид летящей пули? Разве фотокамерой можно сделать снимок летящей пули? Летящая пуля относится к той природе, которая находится за гранью наших ощущений, за гранью нашего восприятия. И как бы глубоко мы ни проникали в эту природу умозрительно, она все равно остается своеобразным «небытием», поскольку доступ нашим чувствам в нее закрыт. И вот, пожалуйста: у нас появляется реальная возможность заглянуть в это небытие, может, даже отправиться туда на экскурсию.

«Это, конечно, здорово, — может заметить читатель, не привыкший давать волю эмоциям, — но так ли уж он нужен, этот зрительный образ? Есть много способов и средств, позволяющих собирать информацию о том, что находится за гранью человеческого чувственного восприятия. Эти методы и средства достаточно эффективны, и в современной науке их гораздо больше, чем тех, которые связаны с непосредственным использованием органов чувств».

Подобное замечание было бы трудно оспорить. Но его вообще не нужно оспаривать. Ведь мы говорим не о противопоставлении природных возможностей человека и созданных им технических устройств. Тут нет и быть не может никакого параллелизма. Ценность того или иного технического достижения можно рассматривать только с одной стороны: насколько оно расширяет природные возможности человека. Появление увеличительного стекла, например, тем более — первого микроскопа, в свое время по крайней мере вдвое расширило представление человека об окружающем мире. Человек узнал о существовании микроорганизмов, микросреды — биологического микромира, который стал доступен визуальному наблюдению. Наличие биологического микромира стало очевидным. Нетрудно заметить, что категория очевидного всегда переплетается с понятием доказанности. Причем в тех случаях, когда мы не можем опереться на свои органы чувств, мы идем к очевидному умозрительным путем через опорные мосты доказательств, логических построений, используем массу проверенных средств, с помощью которых мы опосредованно познаем мир. Но стоит нам увидеть, или услышать, или что-то ощутить рецепторами кожи, то есть стоит нам в качестве инструмента познания применить непосредственно органы чувств — и познанное нами становится очевидным, доказанным. И голография, как инструмент познания, представляет собой настолько крупное открытие, что ему не сразу подберешь эквивалент.

IV

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.