Насколько я могу судить, зрители почему-то представляют себе жизнь киноактера этакой веселой прогулкой по съемочным павильонам на фоне полнейшего благополучия и довольства собственной судьбой. Насчет благополучия и довольства не знаю. А веселое действительно вроде бы есть. Только вот ведь как часто бывает: вся группа стонет от смеха, а тебе — виновнику всеобщего веселья — смеяться, ох, как не хочется... Помню, шла на «Мосфильме» подготовка кинокартины «Третий тайм». Я ознакомился со сценарием, и мне очень приглянулась одна роль. Набравшись смелости, я без приглашения явился к режиссеру, благо, мы учились с ним когда-то в Институте кинематографии и сохранили приятельские отношения. Я сказал ему прямо: дескать, ты знаешь, как я играл за сборную института, по-моему, роль нападающего Соколовского написана для меня!..
Режиссер основательно подумал и ответил:
— Я вижу тебя в воротах!
На сей раз призадумался я, и, чтобы вообще не остаться за воротами, согласился, и получил разрешение на пробу в роли вратаря. Меня привезли на стадион, где тренировались настоящие футболисты, поставили в ворота и предложили, как полагалось по сценарию, взять пенальти — одиннадцатиметровый штрафной удар, да еще в «девятке», в верхнем левом углу ворот, и не отбить, а взять наглухо и с улыбкой радости опуститься на землю...
Я старательно совершил множество безуспешных попыток, после чего режиссер коротко подытожил:
— Ну вот, сам видишь...
— Да ни один вратарь в мире, — оправдывался я, — не возьмет пенальти в «девятке», да еще наглухо...
— А в кино должен взять! — отпарировал режиссер и, чтобы доказать правоту своих слов, позвонил Яшину с просьбой дать нам урок. Лев Иванович, однако, сославшись на занятость, отказался...
Тогда стали привозить настоящих вратарей — мастеров спорта, но никто из них не выполнил сценарных условий...
И тут опять приглашают меня и везут на стадион. Я молча выхожу на поле и не верю своим глазам. Вместо обычных ворот — раз в пять больше... Становлюсь в центре и соображаю, что до верхнего левого угла мне надобно лететь метров десять. Подшутить, что ли, надо мной вздумали? Ан нет. Смотрю, несут огромную цирковую сетку — батут и ставят рядом со мной. Режиссер улыбается и предлагает: «Забирайся туда, попрыгай, долетишь до девятки — твоя взяла». Я распрыгался, хорошо оттолкнулся и, взлетев к «девятке», наглухо взял там пущенный из специальной пушки мяч, а затем, счастливый, плюхнулся на сетку. Вот так я выдержал экзамен на роль вратаря Дугина.
Весь фокус формирования актерского ансамбля для каждой картины состоит в том, что режиссеры обычно подбирают актеров на роли, исходя из внешних данных, многократно апробированных в других фильмах, и крайне редко идут на эксперимент. Поэтому актеру очень трудно перешагнуть эти условно установленные рамки, называемые актерским амплуа.
Лично для меня подобные рамки определились в облике этакого простого человека с явным преобладанием положительных черт характера.
Первое время я играл исключительно парней, которым не везло, го: жизнь была трудной, одевались они бедно, вид у них был замученный... Это бродяга Сережка из «Мальвы», гармонист Вася из «Чужой родни», солдат Павлов из «Баллады о солдате», матрос Колышкин из фильма «Трое суток после бессмертия». На их долю выпали тяжкие испытания, а на мою — соответственные условия съемок: холод, лишения, окопы, вода, снег да песок...
Особенно тяжелы военные сцены с атаками, драками, взрывами, стрельбой, скачками... И хотя техника безопасности у нас тоже существует, но где уж избежать в киношной суматохе неожиданностей и курьезов...
В картине «Юность наших отцов» по роману А. Фадеева «Разгром» я играл разведчика Метелицу. Эпизод, в котором белогвардейцы ловят Метелицу, строился эффектно и динамично: я бежал по крыше, прыгал, одного солдата сбивал ударом, другого перебрасывал через себя, у третьего вырывал винтовку...
Снимаем раз — хорошо! Еще дубль. Перебрасывая тяжелого белогвардейца, я поскользнулся и не вырвал у третьего винтовку... Помню, что дуло ее почему-то оказалось перед моим носом, и актер, видимо, войдя в раж, нажал курок: грянул выстрел!!! Холостой, холостой, но у меня сложилось полное впечатление, что я уже свое отыграл... И здесь я словно бы в полусне увидел: со всех ног бежит режиссер, сияющий от счастья, словно он выиграл в лотерею автомобиль «Волга»!
— Никогда еще ты не был так похож на Метелицу! — кричит он мне радостно. — Вот теперь ты настоящий! Битый!
И тут я понимаю, что все это наяву. Режиссер помогает мне встать и командует:
— Все по местам! Снимаем еще раз!
Глаза мои уцелели, видимо, я их успел закрыть. Лицо кровоточило от ссадин, а во лбу, как звезда, горел пыж. Его выдернули, рану замазали и сняли еще пару дублей.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.