— Ты громче говори, батюшка. Я этим ухом-то теперь не слышу.

— Не слышишь? Господи, да что это деется-то? Кровищи-то! Дай-ка я тебя перевяжу рубахой. Эх вы, пьяны руки, как не мои. Стой-ка, вроде курица клохчет? — Отец Артемий прислушался. — Я тебе сейчас сырых яиц принесу, сразу отмякнешь.

Он полез в темноту, провалился в сено. Зажмурился, чтобы не наколоть глаза, поплыл по амбару, как по озеру, вдыхая забытый запах сенокоса. Долго плавал в сене отец Артемий, ничего не нашел — руки натыкались то на каменные стены, то на дубовый пол — вернулся к Мише и сел к тому уху, которое слышит.

— Наша-то курица еще не снеслась? — весело спросил звонарь.

— Да мне этих яиц на дух не надо! — обиделся отец Артемий. — Ты лучше расскажи, Михаил, чем ты им не понравился.

— Сначала им мой отец не понравился. Так-то он безобидный, но любит власть ругать. В прежнее время как выпьет, так царя ругать. «Он и такой, и сякой, и Николашка, и по-русски говорить не умеет...» Пришли красные, отец и их костерит: «Что это за власть? При ней одни черны сухари дают, а при царе-батюшке была белая сдоба». Пришли белые, отец их тоже обложил: «Воевать не умеют, только вешают!» А власть-то, она не каменная.

— Не каменная, — подтвердил отец Артемий, забывая выбирать сенинки из бороды.

— Не каменная. Взяли моего родителя под белы рученьки и повесили на вязу у тебя под окнами.

После большого молчания отец Артемий спросил:

— Как его по отечеству?

— И я не каменный. — Звонарь не расслышал вопроса. — За всю нашу семью неудашную я обижался давно. А на кого? Был жив отец, и я сам не знал. А как его на вязу повесили, встретил я умных людей. Они меня спрашивают: «Страшного суда ждешь?» «Жду», — говорю. «Так ждать-то бо-больно долго! — говорят. — Зачем далеко откладывать?» Я говорю: «Можно и не откладывать...»

— Убивал?! — Отец Артемий впился пальцами в плечо звонаря. — Да я знаешь, как на войне-то воевал. Бежит австрияка — я в него винтовку наведу, посажу его на мушку, а потом мушку в сторону, чтобы его не убить, а напугать, и курок спускаю. Моя пуля свистнет и скажет ему: «Куда, дурачок? Убьют». Он и пятится. И греха у меня нет на душе. А мальчишкой-то я белке в глаз попадал. Человека — нет. А ты? Убива-ал?.. Грех! Нельзя...

Обеими руками Миша убрал попову руку со своего плеча:

— Разве я не знаю? Мальчишкой нашел я в церкви зверюшку, не зверюшку, а зародыш слепой, страшный, с мизинец, а дышит. Принес домой, стал из соломинки молоком поить. Кто из него вырастет? Заяц? Ежик? А вдруг человек? Как подумаю, что человек, ночи не сплю, охраняю его, чтобы кошки не съели. А выросла из него крыса. Ну и поревел я тогда!

— Ты крысу пожалел. А человека? Божьим словом с малолетства умягчи его душу, и всем будет хорошо. А Христос?..

Миша перебил:

— Христос был умным. Он понимал: бог богом, а без организации никуда не денешься. Он всю жизнь собирал свою организацию.

— Чужие слова говоришь, — вздохнул отец Артемий и отвернулся. Но Миша повернул его к себе, обнял и спросил:

— Ты, Серафимыч, словом божьим челюсть долгому-то своротил?

— Разве это я? — растерялся тот. — Это вино...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 14
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.