Отец Артемий растворил пыльное окно — хлынул гул бора, закачалась паутина по углам. Отсюда далеко просматривалось озеро: меж сосен горела, переливалась вода.

Остаток дня они прибирались в доме, выгребали мусор, мыли окна и полы, топили печь. И при печном пламени Екатерина Трифоновна сильно укоротила мужу волосы и бороду. Он помолодел и перестал походить на попа.

Спать легли в уголке на полу, и никто их не потревожил в эту ночь. Никто их не потревожил и в следующие ночи.

По утрам отец Артемий, остриженный, не похожий на себя, с оттопыренными ушами подростка, спускался к озеру умыться и проверить верши.

Из озера — ладони ковшиком — он зачерпывал воду с утрешними льдинками и умывался. От воды ломило руки и холодом отдавалось в сердце.

При солнышке, при работушке лицо и руки отходили, а сердце — нет. Оно и с устатку стучало, как не свое, как мерзлое. Отец Артемий втыкал топор в плаху, рукой слушал сердце и, не доверяя себе, просил жену:

— Мать, ты послушай.

Она прикладывалась ухом к груди мужа, распрямлялась и, улыбаясь темным обветренным лицом, сообщала:

— Бьется!

— Как-то оно не так бьется...

— Как это не так? Прямо колоколом гудит!

— Ну, спасибо, мать. До зимы успеть бы баньку поправить.

А вместе с сердцем отца Артемия выстывала природа. Глуше гудели сосны около дома, а потом и вовсе замолкли — гул ушел в глубину бора. Екатерина Трифоновна больше не ходила по грибы — остекленели, повымерзли и не годились в пищу. Чтобы умыться или набрать воды, отцу Артемию приходилось раскалывать лед палкой, а потом и топором да каждый день, а то и не один раз на дню обновлять прорубь.

Озеро замерзло все как есть, и только посередке долго держалась длинная полынья, в которой плавала черная утка. Потом и она улетела, и по гладкому льду можно стало идти в любой конец озера. Иней забелил его берега, осел на папоротниках, на крыше, и мир замер в предснежной своей печали.

А на самом краешке этого мира, за Камой, отдаленно гремела война, и среди ночи сердце отца Артемия нет-нет да и вспоминало высокие минуты перед казнью, и колотилось жарко, и не давало дышать, не давало спать ему, и все звало куда-то из тесного стахеевского дома...

Их потревожили под утро — дом заполнили люди с винтовками, одетые худо, молодые — большей частью Мишиного возраста. Один из них, глядя, как отец Артемий спросонок натягивает новые валенки, передернул затвор винтовки.

Екатерина Трифоновна поймала уши его лохматой шапки.

— Ты что? За валенки убивать? — затрясла она его. — Мужа моего? Молоко на губах не обсохло, а туда же — убивать.

Лохматый вертел головой, шапка налезала ему на глаза, и он повторял:

— И в мыслях не было.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• 13
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.