В последней, десятой шеренге под девятнадцатым номером разглядел я Сергея Капешко. Он немного выносил плечо и тянул подбородок, но это шло, наверное, от чрезвычайного старания.

Мне очень хотелось, чтобы рядом с Капешко шел в парадном расчете и Миша Апанасенок. Теперь уже гвардии ефрейтор, старший связист. Служба у него последние месяцы идет без срывов, старается парень, осваивает рацию, во взводе к нему относятся по-доброму. Бывает, поворчит, но никогда Михаил не держит ни на кого обиды.

...Утром 7 ноября 1986 года гвардейский десантный полк торжественным маршем побатальонно прошел по Красной площади. Во второй парадной коробке шли трое витебчан — Наумов, Михайлов, Капешко. Проход строевым парадным шагом длился 32 секунды. Телекамеры транслировали проход десантников и того меньше. Я не успел даже разглядеть знакомых ребят, узнал только знаменосца — гвардии капитана Коркутя и еще двух-трех человек. Но трое наших шли, я знал точно, потому что провожал их в то утро на Красную площадь. Это был 358-й день их военной службы.

...Комбат подошел к Михайлову, поправил завернувшийся воротник его бушлата и добавил уже мягче, по-отечески:

— Убыть тринадцатого числа, то есть завтра. Отпускные документы получить в строевой части...

У них оставались в запасе сутки, чтобы сдать закрепленную за ними боевую технику, имущество и документы, довести «парадку» до гвардейского совершенства, подстричься, взять билеты на поезд, попрощаться с товарищами.

Живодров попросил позвонить его родителям, сказать, что у него все в порядке, а если спросят, почему давно не писал, объяснить, что был на стрельбах, в глуши, где почта уходит по случаю. Сметанников заступал вечером в наряд на пост № 1 к полковому знамени, просил кланяться Витебску и передать привет девушке Жанне. Апанасенок ничего не просил, только крепко жал руку Ване и похлопывал его по плечу. Проводить Капешко и Михайлова прибежал и Филинов. У него сейчас работы невпроворот, готовит приборы к очередным прыжкам, в роте только ночует.

— Газет привезите наших, витебских, пусть даже старых. Интересно, как там без нас жизнь идет в городе... И в бар сходите шоколадный, мне писали, что открылся где-то в центре. Музыка, слайды, коктейли, а, мужики, не забудете?..

Уезжали двое, а везли с собой домой что-то от каждого: грусть по дому, тепло памяти, солдатский привет родным улицам...

...На Витебском вокзале мы расстались. Михайлов «рванул» к своим на улицу Свечкиных: «Вот удивятся» (ни он, ни Сергей домой об отпуске не сообщали), мы отправились вместе с Капешко в его деревню Тыльцы, обещав Ване завтра же быть у него.

— Сережа, — спрашиваю в автобусе, — может, телеграмму все-таки надо было дать? Свалишься как снег на голову, да еще мы с тобой.

— Нет, это не то. Самое интересное, когда я вот так, внезапно появлюсь. Дай я телеграмму, мать с утра бы у околицы стояла, ждала, переживала. А тут пришел: «Здрасте, это я». Нежданная радость радостнее жданной. Да и мне хочется застать своих за их обычными домашними делами, а не при параде...

Капешкины Тыльцы — в стороне от трассы. В осеннюю мокрядь, в снежную зиму до деревни только на тракторе и доберешься. За оторванность и труднодоступность местные именуют Тыльцы Кубой. Ходят разговоры, что деревушка свое отжила (потому и не ведут к ней ладной дороги), пора ее на снос, огороды же запахать, засеять клевером или гречихой, жителей расселить в коттеджи, что строит колхоз имени Суворова в крупных деревнях. Может, так и удобней, и практичнее, но Тыльцы все же жаль.

Об этом и говорим с Сергеем, шагая по прихваченной морозом тракторной колее, что ведет от асфальта к деревне. Он хотя уже и считает себя горожанином (два года учился в Витебске в ПТУ), но деревенское в нем в городской суете не исплавилось, крестьянская основательность у него в характере. И смотрит он на землю не как мы, исконные горожане, в лучшем случае с любопытством, а как хозяин, знающий ее законы, болеющий ее болью.

Замечаю, что шагает Капешко мерным упругим шагом, руку по-строевому выносит чуть ли не до груди. Армейская привычка. Взгляд его неотрывно прикован к пригорку, за которым, я знаю, откроется его деревня. Невольно сравниваю нынешнего солдата Капешко с тем стриженым парнем-призывником, что, ссутулясь, шел по этой же дороге в новую для него армейскую жизнь. Было это больше года назад. И ручей, переложенный в русле хворостом, тот же, и дымы над избами так же вились. И дорога та же. А идет по ней спустя год другой человек. Совсем уже взрослый, сильный, прямой, уверенный в себе, многое умеющий сержант гвардейского полка.

Он еще не вступил в деревню, как сверху выкатились мальчишки, еще дошколята, Капешкина родня. Ухватились за шинель, за сумку, узнали. Заохала пожилая женщина, сбросила с плеча коромысло, потянулась к солдату. Тоже родня.

— Ты, что ли, Сережа! Вот матери-то радость...

А он глазами вдоль улицы — к своему, стоящему на самом холме дому.

...Мать вышла во двор, подошла к изгороди, еще не понимая, что всполошило деревню. Увидев Сергея, вскинула ладони к лицу, замерла, еще не веря увиденному. И рванулась навстречу; маленькая, сухая, в домашней вытертой кофте, прильнула к сыновней груди, силясь дотянуться до родного лица. Плачет, улыбается, шепчет:

— Сереженька, родненький... Мальчик мой... Какой большой-то стал, господи... А отец-то на ферме... Что ж не предупредил?..

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.