– Нет, нет, – вздохнула она. – Мне довольно твоегообещания.
Забегая вперед, могу сказать, что я сдержал свое слово и даже Розалинде не открыл этой тайны, так поразила меня непонятная мне тревога миссис Уэндер.
Она продолжала грустно и, как мне показалось, все еще недоверчиво смотреть мне в глаза. Я почувствовал себя неловко. И тут она улыбнулась, словно вся тяжесть вдруг упала с ее души.
– Все в порядке, – сказала она. – Мы будем держать это в тайне. Даже между собой никогда больше не будем говорить об этом. Ладно?
Я утвердительно кивнул.
У двери я остановился и спросил:
– А можно мне иногда приходить сюда поиграть с Софи?
Она поколебалась немного, что-то обдумывая, и ответила:
– Можно... Только... Помни, никто не должен обэтом знать.
Монотонные воскресные заповеди все еще не связывались у меня с реальностью, когда я шел к насыпи. Но когда я взобрался на гребень, они странным образом начали приходить во взаимодействие с только что пережитым и вдруг обрели для меня совершенно новый смысл. Определение Человека медленно всплыло у меня в мозгу:
«...И каждая нога должна сгибаться посередине и иметь одну ступню. И каждая ступня должна иметь пять пальцев, и каждый палец должен иметь на конце ноготь...» И дальше: «И любое существо, которое имеет человеческий облик, но устроено не так, как здесь сказано, – не есть человек. Это не мужчина и не женщина. Это – богохульство, издевательство над истинным подобием господа, и оно ненавистно взору господню».
Я был растерян. Богохульство!.. Всю мою короткую жизнь мне вдалбливали в голову, что нет на свете ничего страшнее этого... Но что могло быть страшного в Софи? Она самая обыкновенная девчонка, если не считать того, что она лучше и храбрее других. Однако, если верить Определению...
Нет, наверняка здесь какая-то ошибка! Ведь не может же быть, чтобы из-за одного маленького пальца, пусть даже двух (наверное, на другой ноге у нее тоже их шесть) она стала «ненавистна взору господню»...
Странные вещи творились в окружавшем меня мире.
Я шел домой обычной своей дорогой. Когда на моем пути стали попадаться деревья, я сполз с насыпи вниз на узкую тропку, по которой редко кто ходил. Я беспокойно оглядывался по сторонам, крепко сжимая рукоятку ножа. Мне очень хотелось поскорее выбраться из зарослей, потому что иногда даже крупные звери, случалось, забредали в наши места, и здесь вполне можно было встретить дикую кошку или собаку. Но на этот раз мне повстречались только мелкие зверушки, испуганно шарахавшиеся при моем приближении.
Пройдя около мили, я вышел на возделанную землю: отсюда уже был виден наш дом. Я огляделся, прошел вдоль опушки леса ближе к поселку, пересек все поля, кроме последнего, хоронясь за изгородями, и вновь стал оглядываться вокруг: не заметил ли кто-нибудь, откуда я пришел. Поблизости не было никого, кроме старого Джейкоба: он разгребал во дворе навоз. Когда он повернулся ко мне спиной, я неслышно преодолел открытое пространство, отделявшее меня от дома, влез в окно и торопливо прошел в свою комнату.
Не так-то легко представить себе наш дом, не видя его ни разу. С тех пор как пятьдесят лет тому назад мой прадед Элиас Строрм выстроил самую старую его половину, к нему множество раз пристраивались новые комнаты, веранды и разные подсобные помещения. Теперь одно его крыло занимали сараи, амбары и стойла, а в другом находились столовые, гостиные и комнаты работников. Оба крыла сильно выдавались вперед и почти смыкались вокруг большого возделанного сада перед, главным строением.
Как и все дома в поселке, наш дом сложен из грубо обтесанных бревен. Но поскольку он самый старый, в стенах его полно щелей и трещин, заложенных кирпичами и осколками камней, взятыми из развалин, оставшихся от жилищ Древних. Внутри дом разделен на комнаты плетеными перегородками, покрытыми штукатуркой.
Дед мой, как я представлял себе со слов отца, был человек, исполненный фанатической веры в святость и непогрешимость божественных заповедей. Лишь много позже мне удалось «по кусочкам» составить истинный его портрет, менее расплывчатый, чем в детстве, но гораздо более отталкивающий.
Элиас Строрм пришел в здешние места с западного побережья. Причина, побудившая его переменить место жительства, по его словам, заключалась в том, что образ жизни там, на побережье, не отвечал его богоугодным устремлениям. Однако краем уха я слышал, что его родные не могли ужиться с ним и попросту заставили его покинуть родные места. Так или иначе, он приехал сюда, в Вакнук, со всеми своими пожитками. Было ему тогда лет сорок пять.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.