Отклонение от нормы

— Да, дело того стоило! — сказала она словами, но произнесла их так странно, что я с трудом понял ее. — Такого я даже не ожидала!

Она перешла на мысли, и теперь понимать ее стало гораздо легче.

— Было не так-то просто получить разрешение... ну, чтобы прилететь сюда, — пояснила она. — Огромное расстояние — гораздо большее, чем кто-либо из нас когда-нибудь преодолевал. Послать корабль — это ведь страшно дорого. Почти никто не верил, что дело того стоит... Но теперь! — Она бросила восхищенный взгляд на Петру. — Подумать только, что в таком возрасте и без всякой тренировки она может передать мысль на противоположную точку планеты!.. — Она еще раз тряхнула головой, словно все еще не веря окончательно, что это все ей не снится. Потом она повернулась ко мне. — Ей предстоит многому научиться, но мы дадим ей самых лучших учителей, и, можешь мне поверить, настанет день, когда они будут учиться у нее!

Она присела на ложе Софи. На фоне откинутого белого капюшона ее тонко очерченный профиль был как в нимбе. Она внимательно стала изучать каждого из нас в отдельности (я почувствовал, как что-то проникает в меня, в самую глубину моего сознания) и, казалось, осталась довольна результатами своего исследования.

— Вы многому сумели научиться сами, — сказала она, — потому что все время помогали друг другу. Но скоро вы поймете, что еще многому можете научиться у нас. — Она взяла Петру на руки. — Ну что ж, вещей у вас, как я понимаю, немного, и ничто нас больше не задерживает. Так что можем отправляться.

— В Вакнук? — спросил Мишель. Собственно, это был не вопрос, а скорее утверждение. — Там ведь Рэйчел! — пояснил он, уловив удивление селандки. Та с сомнением покачала головой.

— Я не уверена... — начала она, — впрочем, подождите...

Она неожиданно заговорила с кем-то из тех, кто оставался в машине, но так быстро и на таком уровне, что я почти ничего не разобрал. Наконец, она с сожалением покачала головой.

— Мне очень жаль, — медленно проговорила она, — но я так и предполагала: мы не сможем ее взять.

— Это займет совсем немного времени! — с еле сдерживаемым отчаянием проговорил Мишель. — Это ведь недалеко!.. Для вашей машины!

Она опять покачала головой.

— Мне очень жаль, — повторила она, — и мы, конечно же, сделали бы это, если бы могли. Тут дело не в нашем желании, а в технике... Поймите, мы и так пролетели гораздо большее расстояние, чем рассчитывали. Нам встречались такие земли, что даже на большой высоте мы не рискнули лететь над ними: нам приходилось огибать их. Да еще грозящая вам опасность заставила нас ускорить полет... — Она запнулась, кажется, раздумывая над тем, сможем ли мы, примитивные в общем-то существа, понять то, что она нам говорит. — Машина, — пояснила она, — расходует при полете топливо. Чем больший груз она поднимает и чем быстрее летит, тем больше топлива она расходует. Сейчас у нас осталось топлива ровно столько, чтобы мы могли долететь до дому... И то, если лететь не слишком быстро и не слишком перегружая машину. Если же мы полетим в... Вакнук и приземлимся там, да еще возьмем лишнего пассажира, топливо кончится прежде, чем мы прилетим домой. Это значит, что мы упадем в море и утонем. Вас троих прямо отсюда мы можем довезти, а четверых, да еще плюс лишняя посадка — это нам уже не по силам.

Мы молча выслушали ее. Она обрисовала положение ясно и четко и теперь опять уселась на ложе из веток, обняв колени руками — неподвижной, словно высеченной из мрамора статуей в своем сверкающем белом костюме. В наступившей тишине мы вдруг заметили, что все вокруг неестественно замерло. Даже листья на деревьях застыли неподвижно. Шок от внезапной догадки вызвал у Розалинды неожиданный всплеск ужаса:

— Они не... не мертвые?! Я не думала... Я не понимаю!..

— Да, — спокойно и просто ответила селандка, — все они мертвы. Пластиковые нити стягиваются, когда высыхают. Те, кто начинает сопротивляться и бороться с ними, скоро выбиваются из сил, теряют сознание... а потом умирают... Но они не испытывают при этом таких страданий, как от ваших кинжалов и стрел.

Розапинду пробрала дрожь. Да и меня тоже. Во всем, что я услышал, было какое-то холодное спокойствие... Смерть, царившая вокруг, была особенно жуткой. Смерть, не как неизбежный исход сражения или случайность в драке, а... что-то совсем другое. Но больше всего поражало спокойствие селандки. Она не испытывала ни сожаления, ни участия, ее это вообще не трогало: разве только легкое отвращение к не очень-то приятному, но, увы, необходимому действию. Ну, как если бы она морила тараканов... Она моментально уловила наше удивление и с досадой тряхнула головой.

— Убивать всегда неприятно, — сказала она, — неприятно лишать жизни любое живое существо. Но нелепо притворяться, что можно без этого обойтись. Вы ведь едите мясо. Там, где растут овощи, не должны расти цветы — их приходится выпалывать. Целые поколения микробов должны погибать, чтобы мы с вами могли жить. Так устроен мир, с этим ничего не поделаешь. Так же, как мы боремся с микробами, которые мешают нам жить, наш род должен бороться за свое существование с тем родом, который хочет нас уничтожить. А иначе мы бы погибли. Дикари из Джунглей были обречены — для них уже не было будущего. Но и те, кто их обрек на это, тоже были обречены — это лишь вопрос времени. Раньше, давно они были хозяевами жизни... Древние... Вы о них слышали. А вы слышали когда-нибудь об огромных ящерах? Пришло время, и они были вынуждены уступить место другим видам. Когда-нибудь и нам придется уступить место чему-то новому. И наверняка мы будем бороться с этим новым, так же как сейчас с нами борются эти останки Древнего мира. Но этим сопротивлением мы только заставим их сильнее проявить себя, и, когда им это удастся, мы исчезнем точно так же, как сейчас исчезают те, кто лежит на поляне, внизу. Они привержены своему виду и не могут вынести нашего существования. Мы привержены нашему и не можем позволить уничтожить себя. Вы еще краем сознания воспринимаете их как своих, как таких же, как и вы, поэтому вам сейчас больно. И поэтому же у них есть огромное преимущество перед вами: им не больно. Они уже почувствовали всю силу опасности, таящейся в вас, почувствовали смертельную угрозу своему виду, своей природе. И они хорошо понимают: чтобы выжить, нужно оградить себя не только от тех, кто «хуже», но и от тех, кто «лучше» их. Я уже говорила вам: главное свойство жизни — смена. Смена и есть эволюция, и мы лишь ступень этой эволюции. Стабильность, по их определению — НОРМА, — враг эволюции, а значит, враг и самой жизни, значит, и наш враг тоже. Если вам все еще больно, если вы в глубине души еще считаете их своими, вспомните, что они сделали бы с вами, попадись вы им в руки...

Меня, как и прежде, раздражал ее снисходительный, лекторский тон, но то, что она говорила, дошло до меня... У меня еще не было такого чувства превосходства... Я еще не ощущал себя представителем другого вида (не уверен, что даже сейчас я так себя ощущаю), для меня мы все по-прежнему были всего лишь отклонением от НОРМЫ, несчастной ошибкой природы, но...

Я взглянул на Петру. Ей, как видно, порядком наскучил этот монолог, и она давно уже не слушала селандку, а только внимательно и недоверчиво разглядывала ее... Всплывшие в моей памяти картины заслонили то, что было сейчас у меня перед глазами...

...Лицо тети Харриет под водой с шевелящимися от течения волосами, неясный силуэт Анны — тело, безжизненно свисающее с перекладины, Салли в шоке от того, что на ее глазах сделали с Кэтрин, Софи, превратившаяся в дикарку и валяющаяся в пыли со стрелой в горле...