Голубое солнце

В небе над Араратом летит крунк – журавль и держит в клюве голубое солнце. Так выглядит мир на детском рисунке Рафика Модояна из города Камо. Мальчик объяснил, что хотел рассказать о цивилизации, которая добилась всеобщего разоружения, отвела угрозу атомной войны, а теперь если в чем и соперничает с другими, так в умении быть добрее друг к другу, обязательнее, бескорыстнее. Маленькое голубое чудо сопровождает меня в Армении все дни. Я как бы прикладываю его ко всему увиденному, невольно сравнивая представление мальчика о счастье с реальностями бытия.

Ваган Газумян родился в городе Иджеване в 1922 году. Отец и мать – крестьяне. Чуть свет они уходили в поле.

Мальчик шагал рядом. Рос, как все армянские мальчики, изначально усвоив простую истину: что сумеешь сделать сам, то и твое. Однажды на рассвете он услышал таинственный звон. Выбежал во двор, увидел: раскрылись почки на тутовом дереве. Так он почувствовал: у него есть сердце. Ведь каждый догадывается об этом в свой час. Этот миг есть часть ответа на вопрос: «Кто ты?»

– Я сын Страны Советов, – сказал в райвоенкомате Ваган 22 июня 1941 года.

Так он попал в саперный батальон. Защищал город Грозный. Город моего детства. Случайность? Конечно. Но и закономерность, отвечающая на вопрос: «Откуда ты?» И тогда обнаруживается такая высокая степень родства, что уже я могу ответить: «Рядовой Газумян из моего детства, а я – из его юности». Он строил военно-инженерные сооружения: доты, траншеи, окопы. И, может быть, отрытый его саперной лопаткой окоп оказался главным, о который споткнулись танки Клейста.

Спасибо тебе, голубое солнце, за то, что привело меня в Разланское ущелье.

Ваган – слесарь. Награжден орденом «Знак Почета». Лет десять назад дирекция комбината попросила его поработать на насосной станции. Согласился. Спустился в ущелье – и обмер. Площадка, на которой стояли насосы, была завалена горами мусора. Но разве может человек работать в грязи? Нет. Полгода на самодельной тачке отвозил мусор. Никто не давал ему задания. Никто не оплачивал эту работу. Один. После трудового дня. Жена бранилась. Соседи ухмылялись, советовали: «Сходи в райсовет, обязаны помочь».

– Ай, что ты говоришь! У райсовета дела мало? – незлобиво отвечал Ваган. пряча сбитые в кровь руки.

Площадка приобрела обжитой вид, но веничком не пройдешься: мешают валуны. И еще три месяца он крошил их на куски. Справился. Выпрямился, оторвал от земли очи и вдруг понял, что основной труд впереди. Над головой нависла скала высотою с двухэтажный дом. Она давила, заслоняла небо. Принялся за скалу.

Десять раз в Разданском ущелье облетали листья с деревьев, и столько же раз весна одевала их в зеленый наряд. Мастер трудился. Восемнадцать тысяч тачек отвез Ваган на берег канала. Скала стала стеной. Кажется, все. Он присел отдохнуть, распрямил затекшие плечи и вдруг понял, что сделана самая малость.

Одно дело – обтесать скалу, совсем иное – одухотворить камень. Разбуженная и усиленная трудом потребность творчества требовала гармонии. Вначале понадобилась общая идея. Он нашел ее в стихах поэта Паруйра Севака: «Оплакивая мертвых, взываю к живым. Отражаю молнии». Под строчкой этой изобразил на скале символ мира – голубь, символ вечности – круг, а между ними – барельеф своего любимого поэта Ованеса Туманяна.

Я обращаю внимание на деревянную стремянку. В дни отпусков она была рабочим местом Вагана. На скале появлялись все новые и новые изображения, навеянные народным эпосом «Давид Сасунский». Зубило – старое. Кувалда – старая. Но руки Вагана высекают из старого базальта новую красоту и сокровенность.

Пришло время, и камень ожил. Что же Ваган, угомонился? Отнюдь. Теперь настал черед щебню. «Из него может получиться домик, похожий на тот, в котором я родился».

«Ты сумасшедший», – отрезала жена. Интонации ее голоса не предвещали ничего доброго. Он отшутился, но понял, что юмор не достиг цели. Нахлынуло одиночество. Оно, случалось, и раньше заглядывало к нему, но то была сладкая тоска по неведомому. А эта жалила и сушила сердце. Он давал себе зарок бросить, снять влажную от пота рубашку, надеть мягкие тапочки и греться возле детей. Самвелу пошел пятнадцатый год. Не заметил, как вырос сын. Но незавершенный труд звал к себе. В ярости Ваган бил щебень лопатой и плакал. В одну из таких минут отчаяния к нему пришел Самвел. Прижался к плечу...

Дом они построили. Да не один – семь. Как положено, с очагом, торньиром – печью, где пекут лаваш, со стенами, украшенными рисунками, отображающими историю Армении.

Домики мастера Вагана... Плоские крыши, невысокие стены, крыша одного – дворик для другого. Каменные лесенки взбегают наверх, замирают возле рукотворного ручья, ведут к винограднику, розам. Землю к скале привез издалека, сорок самосвалов. Заплатил своими кровными из зарплаты слесаря. Подчеркивая принадлежность Газумяна к определенной профессии, я имею в виду лишь возможную сумму его заработка, но не разделяю работу на две части: одна – насосная станция, другая – скала. Для Вагана труд един, не делящийся на «мое» и «твое», и отношение к нему однозначно – с чистой совестью.

«Скала Вагана» стоит в центре Еревана. Сюда приходят взрослые и дети, местные жители и приезжие. Это место любимо всеми.

... Мы прощались с мастером поздно ночью. Он сказал, что получил из родного Иджевана радостную весть: журавли возвратились.

Оказалось вот что. Минувшим летом стая журавлей, пролетавшая над Идже-ваном, попала в бурю. Израненные птицы упали на землю. Жители подобрали их. принесли в дома, выходили. Оправившись, крунки свили гнезда. Они улетели осенью, но доброту не забыли – вернулись нынешней весной. Так что мечта Рафика из Камо о голубом солнце совсем не фантастика. Журавли готовы поднять его над миром.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.