Впрочем, от того прекращенного уголовного дела мы уйти никак не могли. Помню, путаницу в ход нашего разбирательства внесли показания двух свидетелей-медиков. Фельдшер, молодая яркая женщина, была вызвана в милицию, когда туда доставили Шутова. Поскольку у него была рассечена бровь, она выписала направление на пункт «Скорой помощи». В направлении указан диагноз: резаная рана над бровью. И ни слова не сказано о том, что Шутов был в состоянии алкогольного опьянения.
– Да, документ написан моей рукой. Отлично помню этот случай. Пациент был пьян так, что язык заплетался, – показала свидетельница.
– Но почему же в направлении вы не упомянули об алкогольном опьянении? – опросил адвокат.
– По рассеянности, – великолепно передернувшись, ответила фельдшерица.
Еще большую путаницу внес доктор с травмпункта, когда категорически заявил:
– По-помню, х-хорошо по-помню этого гражданина. – Доктор слегка заикался. – Я его принял, обработал рану.
– Он был выпивши?
– Аб-бсолютно т-трезв.
– А почему в вашем документе это не указано?
– А з-зачем? Т-трезвость п-подтверждать не надо. В направлении не б-было указано на оп-пьянение. В т-таких случаях мы эк-кспертизу не делаем.
– А ваше личное впечатление?
– Т-трезвым он был, я бы запах учуял, я ж лиц-цо ему обрабатывал.
Теперь, снова перелистывая документы дела, я был абсолютно убежден: они никак не доказывали факт нетрезвого состояния Шутова. Моя юридическая подготовка уже столь основательна, что я знаю: если обвинение не доказано – нет и вины. Но тогда, в суде, я не успел еще прочувствовать всю незыблемость этого краеугольного камня правосудия. Слышать слышал, а точного смысла до конца не понимал. Но все же что-то, помню, говорил об отсутствии полной ясности.
– Прекращено – не прекращено уголовное дело. но истину-то мы должны найти, ведь Шутова уволили и за то, что он был пьян за рулем, а был ли он пьян – неизвестно.
– А зачем он тогда убегал? – посмотрела на меня поверх очков судья.
Да, почему убегал? Вот да этот вопрос я тогда не мог ответить. Да и сейчас, вновь читая дело, ответа не находил. Но теперь вся эта история представлялась мне не в таком уж благостном виде. Грызло что-то меня, сосало под ложечкой. Но материалы двух дел не давали ответа на вопрос: что же там на самом деле было?
И тогда я решил встретиться с Зубцовым. Встреча, впрочем, мало что дала. Он был вежлив, внимателен, но сух. И тем укрепил во мне догадку, что на суде он не сказал всю правду. Наоборот, небольшими штрихами он эту правду увел в сторону. Однако целиком опровергнуть версию Николая Зубцова я не смог. Но мне удалось построить свою версию не только происшествия, но и версию – если можно так выразиться – личности самого Зубцова. Никакой юридической силы она, естественно, не имеет. Но для меня она убедительна.
Коренастый, широкоплечий, со светлыми, немного навыкате глазами, Николай нравился всем. Он поступил в автопарк после армии. И шоферы сразу приняли его как своего. Его любили, так сказать, и наверху и внизу. Когда все отворачивались от невыгодного рейса, начальник колонны знал: Зубцов не откажется. Пятерку до получки стрельнуть – Коля последние отдаст.
С первых же дней Николай Зубцов записался в добровольную народную дружину автопарка, которая славилась в городе. Ее создал и ею руководил уже много лет пожилой механик Василий Евграфович Парамонов. Новое тогда дело привлекло многих. Парамонов на первом собрании сказал:
– Дружина – дело добровольное. Кто лично в ней состоять не желает – не надо. А кто такое желание имеет – напишите заявление, будем обсуждать.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.