Ошибка Наполеона

Загорелся винный двор, взорвался пороховой магазин, горели Новые Торговые Ряды, потом разом в нескольких местах запылали дома, церкви, фабрики...

Из письма французского офицера:

«…Эти пожары продолжались целых шесть суток, так что нельзя было различить ночи от дня. Во все же сие время продолжался грабеж. Французские солдаты, а за ними и французские мародеры вбегали в дома и тащили все, что уцелело от огня. Брали белье, шубы, даже женские салопы… Нередко случалось, что идущих по улицам обирали до рубахи, а у многих снимали только сапоги, капоты или сюртуки. Если же найдут какое сопротивление, то с остервенением того били, и часто до смерти… Кое-кто из солдат прибегал и к пыткам, особенно пытали церковных служителей, так как были убеждены, что они куда-то припрятали церковное золото и серебро… Схваченных на улице заставляли работать, носить за собой мешки с награбленными вещами, а также таскать с дороги мертвых людей и лошадей…»

Роль графа Ростопчина в возникновении московского пожара несколько преувеличена, тем более, что к концу жизни он это категорически отрицал и даже издал брошюру о причинах этого пожара, где всячески открещивался от каких-либо своих конкретных действий. С другой стороны, сохранилось официальное донесение одного из его подчиненных:

«…14 сентября в 5 часов пополуночи граф Ростопчин поручил мне отправиться на Винный и Мытный дворы, в комиссариат... и, в случае внезапного вступления неприятельских войск, стараться истреблять все огнем, что мною исполняемо было в разных местах, по мере возможности, до 10 часов вечера...».

Истина, по-видимому, находится где-то посередине. Ведь, независимо от распоряжений Ростопчина, могли найтись люди, которые остались в Москве и с риском для жизни решили уничтожить все, лишь бы ничего не досталось врагу. Наконец, очень много пожаров возникло и по вине французских солдат, хозяйничавших в покинутых домах и лавках, где были найдены огромные запасы спиртных напитков. Пьянство уже с первых дней во французском войске шло невообразимое, а манера французов разводить костры посреди жилых помещений или в церквях явно не могла довести до добра.

Но все это оказалось лишь прелюдией к тому кошмару, который начался впоследствии. Центр города с Кремлем еще был пока не затронут, или, точнее, мало затронут. Вступивший в Кремль Наполеон со свитой оказался разбуженным среди ночи ярким светом, бьющим во все окна. Вид из них был один: огромные вихри пламени, улицы, превратившиеся в огненные реки, дворцы, большие дома, горящие огромными кострами. Страшная буря раздувала пожар и гнала пламя прямо на Кремль, завывание ветра было так сильно, что порой перебивало и заглушало треск рушащихся зданий и вой бушующего пламени.

В Кремле находились не только император со свитой и со старой гвардией, тут же был привезенный накануне французский артиллерийский склад. Был в Кремле и пороховой склад, брошенный русским гарнизоном, вследствие невозможности вывезти его. Другими словами, пожар Кремля грозил полной и неизбежной гибелью находившимся в нем людям. А ветер все крепчал, и направление его не менялось. Уже загорелась одна из кремлевских башен. Нужно было уходить из Кремля, не теряя ни минуты.

Наполеон какое-то время молча смотрел в окно, потом воскликнул:

- Это они сами поджигают. Что за люди! Это скифы! Варвары! Какое страшное зрелище!

Это превосходит всякое вероятие, — сказал он, обращаясь к Коленкуру. — Это война на истребление, это ужасная тактика, которая не имеет прецедентов в истории цивилизации... Сжигать собственные города!.. Этим людям внушает демон! Какая свирепая решимость! Какой народ! Какой народ!

Возможно, именно в эти минуты император понял, какую ошибку совершил, вторгнувшись в Россию. Роковую, фатальную ошибку, усугубившуюся стремлением во что бы то ни стало овладеть Москвой и Кремлем. Возможно…

А возможно – и нет. Ведь уже в самом конце жизни, беседуя на острове Святой Елены с доктором О’Мира, Наполеон говорил о пожаре Москвы и о том, что не сразу оценил все результаты этой катастрофы, не предугадал далеких еще пока последствий своего кровавого нашествия на Россию, не предвидел, что пылающая Москва подожжет всю порабощенную и раздавленную им Европу.

Свита на коленях умоляла императора покинуть обреченный Кремль. Но Наполеон все медлил. Еще накануне, войдя впервые во дворец, он сказал, обращаясь к свите:

- Итак, наконец, я в Москве, в древнем дворце царей, в Кремле!

Он прекрасно знал значение Кремля в русской истории и не хотел покидать его, пожив в нем только сутки, да и то неполные. Но рассуждать было нельзя: пожар с каждой минутой грозил объять дворец и отрезать все выходы. Император решил перейти в Петровский дворец, тогда стоявший еще вне городской черты. Они благополучно добрались до него, но Наполеон все время пребывал в самом мрачном настроении.

- Это предвещает нам большие несчастья, — произнес он, глядя на развалины и дымящийся мусор, в который обратился город его честолюбивых мечтаний.

Он еще не знал тогда, что мир с Россией для него не только труден, но невозможен, и что война, которую он со взятием Москвы считал оконченной, для русского народа после гибели Москвы только еще начинается.

«В течение трех дней, пока продолжался пожар, - писал очевидец-француз, - мы оставались в Петровском дворце. На четвертый день мы вернулись в город и увидели там только развалины и пепел. Кремль сохранился...»

Казавшийся обреченным Кремль действительно каким-то чудом сохранился, хотя и сильно пострадал. Чудом было и то, что в этом огромном костре погибло сравнительно мало французских солдат, которые и при пожаре увлеченно занимались повальным грабежом домов и лавок. Но это привычное для победителей занятие больше напоминало пир во время чумы.