Известно, что человек порой хочет верить черт знает во что. Да еще подробности подавай. Наслушался я однажды историй о необыкновенных приключениях Ключевских охотников-промысловиков Александра Ивановича Волкова и его сына Ивана, который вроде бы в свои тридцать два года сумел обскакать знаменитого отца в самой опасной и трудной для Камчатки медвежьей охоте, а наутро ноги сами понесли меня на край поселка, где живут Волковы.
Иду себе, думаю: и куда это вчерашний скепсис девался? Ведь как лихо осаживал накануне «наводящими» вопросиками рассказчиков! Ничему не верил. А теперь вот ковыляю ни свет ни заря, и не за подтверждением своих сомнений, а за деталями и подробностями к тем невероятным байкам, коими потчевали меня местные старожилы, народ, как заметил, и к охоте и к сочинительству весьма способный.
Один, например, оказал вчера:
– Старший Волков-то, считай, за свою жизнь тыщу медведей завалил.
– Да что ж медведь – заяц, что ли? – крепко засомневался я.
– Заяц – не заяц. Да и Александр Иванович – это тебе не просто так. Волков!
И вот теперь я иду к сыну, так как сам Волков-старший с годами от охоты почти отошел и промышляет с бригадой рыбу в низовьях реки Камчатки.
Дом Ивана вроде бы не противоречил вчерашним рассказам. На стене сарая слезились жирком три растянутых мездрой наружу медвежьи шкуры. В огороде допревал замшелый деревянный бат, а за забором рвали цепи восемь ездовых кобелей. Вентеря, капканы, куча каких-то проволочных корзин неизвестного мне предназначения, гильзы, куски войлока для пыжей – все это лезло в глаза, будто не особенно даровитый режиссер густо, нарочито и броско развесил и расставил охотничий реквизит перед съемками фильма о тайге. Все было «как надо», только вот хозяин отсутствовал.
– Ушел за уткой, – объяснила Тамара, жена Ивана. – После обеда обещался.
В подтверждение ее слов по двору тянуло горьковатым дымком от баньки, которая загодя копила жар и пар для встречи Ивана после охоты.
Я пришел к вечеру, но Ивана опять не застал. На лавках в сенях лежало полсотни крякашей, саксанов, чирков – его утренняя добыча, еще хранившая запах болота и горелого пороха. А сам Волков уже часа три как умчался со своим постоянным напарником Генкой Дановым на бате вверх по Еловке, левому притоку Камчатки.
За неделю перед тем Геннадий, механик по профессии, высмотрел с воздуха в болотистой пойме реки пару сеннушек с тысячами уток. (Свинушка – это небольшое озерко с зыбунистыми, поросшими камышом берегами, куда на дневку слетаются перелетные утки после ночной кормежки. И удача охотника, если среди сотен голубых зеркалец он сумеет отыскать то, которое птицы облюбовали для своего отдыха перед дальней дорогой на юг.)
Первый день охоты показал, что глаза не подвели Геннадия. И они, не отдохнув, снова помчались к заветным озерам попытать счастья, пока другие охотники не наткнулись на них и не распугали птицу.
Они добрались до нужного места только под вечер. Поутру, часа в четыре, встали, перетащили к озерку патроны, резиновую лодку, выбрали места для засидок. Когда с рассветом пошли первые табунки, Иван с Геннадием их уже ждали.
В то утро они взяли еще штук по шестьдесят. Пока собирали добычу, сплавлялись вниз по реке да перебирали в пути заглохший мотор, спустилась ночь. Домой добрались при звездах. Придя рано утром к Ивану, я застал его уже на ногах, хотя по лицу было видно, что две утиные зори кряду основательно умотали его и усталость еще бродит по телу.
Ростом Иван не взял. Да и сложения не такого, какими обычно представляются таежные охотники. Только присмотревшись хорошенько, можно угадать в нем и силу и проворство, столь необходимые в тайге. Его руки постоянно что-то делают. Сначала даже кажется, что он волнуется и потому все перебирает какие-то гильзы, железки, пружинки. Но потом я понял, что, даже разговаривая со мной, он все время работал и вертел что-нибудь в руках совсем не бесцельно.
И еще запомнились глаза. С постоянной хитрецой и веселой усмешкой, всегда чуть прищуренные. Наверное, последнее обстоятельство объясняется профессией: Ивану постоянно приходится щурить глаз, совмещая мушку ружья с целью. Может, поэтому и в разговоре он по привычке как бы прицеливается в самую суть вопроса.
В сенях деловито и монотонно гудел примус. Иван приспособил над ним железный лоток со свинцовыми обломками аккумуляторов, едва из носика лотка брызнула к мокрой наклонной тряпочке тонкая струйка металла, он отрегулировал ее так, чтобы, дробясь о полотно, свинец прыгал в кастрюлю с водой круглыми, одинаковыми по размеру шариками.
Он объяснил, что такой способ отливки дроби привез с «материка» какой-то отставной полковник, за что ключевские мужики поныне поминают добрым словом этого заядлого охотника.
Я решил, что дробь готовится для новой вылазки на озера, а потому, поздравив хозяина с удачной охотой и хорошим заработком и наглядевшись досыта на его вчерашнюю добычу, спросил, когда он еще собирается на уток. В душе я надеялся напроситься в напарники, но прямо говорить о том пока не решался.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.