Обыкновенная романтика

Где уж там Сибирь!...

Но когда обком комсомола обратился с призывом: силами комсомольцев построим новые шахты в Криворожском железорудном бассейне! - я понял, что на этот раз мне не усидеть.

Пошел в райком. Там поддержали меня. Первичная комсомольская организация тоже согласилась. Начальник цеха охотно написал наискосок на моем заявлении: «Не возражаю. Выдать расчет». Я, видимо, всерьез надоел ему своей критикой... Райком выписал мне комсомольскую путевку. Вместе со мной уехали еще четверо наших заводских комсомольцев.

Все уладилось быстро. Но вот дома...

С горечью в душе шагал я на станцию.

Нас было сто сорок комсомольцев. Мы мечтали стать строителями, но не простыми, а непременно строителями - романтиками. Чтобы были палатки на ветру, чтобы можно было хлебнуть всяких тягот: если надо - померзнуть, если надо - недоспать, если надо - самому сварить кашу... Поэтому и песни в пути были боевые, времен гражданской войны и первых пятилеток: «Наш паровоз, вперед лети» и «Нас утро встречает прохладой». Поэтому и лица у всех вытянулись, когда вместо романтических палаток мы увидали свежевыбеленные комнаты общежития.

- Да, нынче романтика на привязи, - вздохнул Петя Пустовой, располагаясь в комнате. - Не создают человеку соответствующих условий. Ты хочешь в палатку, а тебя в прекрасное общежитие засовывают. Ты хочешь померзнуть немножко для приличия, а тебе - центральное отопление... Что ни говори, а строителям Магнитки было веселее!

Но уже наутро мы, новоиспеченные плотники и бетонщики, лицом к лицу столкнулись с романтикой... Знаете ли вы, что такое воротник ствола шахты? Нам поручили его сооружение. Вокруг шахтного ствола надо было возвести опалубку и забетонировать ее. Попробуй сделай этот «воротник», если дождь льет за воротники и сточные воды превращают землю в жидкое месиво! Я работал совковой лопатой до изнеможения. Ноги промокли: резиновых сапог для всех не хватило. Ватник тоже промок насквозь. Руки ломило с непривычки, на пальцах всплыли волдыри, поясница болела так, словно тебя переломили пополам, а затем вновь склеили. Но самое главное - работа двигалась вперед черепашьими шагами, темная жижа грязи расплывалась вокруг и заливала все, что нам удавалось расчистить и отгородить досками.

- Вот это романтика, - кисло протянул слесарь нашего завода Анатолий Бессараб, когда мы собрались на перекур. - Она уже пробралась ко мне за шиворот и стекает по шее. Я слышал, в наших местах грипп...

- Я не понимаю одного, - сказал кто-то. - Кому нужны эти искусственные трудности? Пусть нас используют как следует. Двадцатый век - век атома, а мы с лопатами копаемся в грязи...

Начался спор. Все петушились, и было даже весело. Нашу дискуссию прервал сигнал «на работу», но спор продолжался в общежитии, куда мы все же пришли с песнями. Мне кажется, что спор этот продолжается и по сей день.

Мы дружно пели по дороге домой, и голоса наши гулко разносились по сумеречному рабочему поселку. Горняки смотрели на нас с уважением, хотя мы еще ничего не построили. Сердце колотилось от счастья, когда я ловил их удивленные взгляды. Так солдат гордится собой на торжественном марше.

Никогда не забуду я и первых и последних дней нашей работы на шахте. Их разделяло всего девять месяцев, а вокруг уже возвышались многочисленные надшахтные здания, выкрашенные в розовый цвет - цвет Криворожского бассейна. (Здесь даже воробьи розовые от рудной пыли.)

Начальник участка прибил к стене двухэтажного дома шахтоуправления мемориальную доску, надпись на которой гласила, что шахта выстроена руками комсомольцев Днепропетровской области в рекордно короткий срок. Играла музыка, звучали речи, поблескивали почетные значки, врученные строителям.

Рядом со мной стояли четверо моих друзей: Пустовой, Орел, Гордиенко и Бессараб, - с которыми я прожил все это время дружной «коммуной». Нас называли «инкубаторцами». Мы были похожи друг на друга, как близнецы: носили одинаковые плащи, шляпы и костюмы, курили одни и те же папиросы, заказывали одни и те же блюда в столовой. Все заработанные деньги мы клали в «общий котел» и расходовали их с взаимного согласия.

Поодаль стояли и другие комсомольцы - бывшие колхозники из Никопольщины, швеи из Павлограда, выпускники - десятиклассники из Днепропетровска, ребята из детского дома, рабочие с металлургического завода - все стали строителями, прошли суровую школу жизни на этой криворожской земле.

Вот бывшая колхозница Галина Сироватенко, в скромном белом платочке, с огрубевшими и изъеденными известью руками. Она первой дала бой бригадиру Неждану.

- Я пришла в бригаду каменщиков пять месяцев тому назад, а до сих пор не держала кельмы в руках, - говорила она на собрании. - Неждан пообещал золотые горы, а дальше подсобки - никуда. И еще надсмехается: «Приехали комсомольцы... Поглядим, как работать будете». Я вижу, как работают мужики, могу рядовые стены гнать, могу и уголки выводить, могу оконные столбики поднимать. А он меня все заставляет материал подносить и подразнивает: «Эй, девка, подай материалу!» «Какого?» «Ведро с водой». Я знаю, чего он хотел от меня и других девчат.

Галину поддержали, потому что Неждан многим насолил. На первых порах он привлек нас своим открытым, дружеским отношением. Раскачиваясь на канате над стометровой пропастью, он учил нас мастерить опалубку, и я, спустившись вслед за ним в темный зияющий провал, был благодарен ему за урок бесстрашия.

Но он обманул нас. Мы только потом одумались и поняли, что веселый, приветливый Неждан - жалкий собственник и шкурник, который заботился лишь о личных доходах. Он тайком ввел поборы с молодых, неопытных ребят, обещая «натянуть» приличную зарплату или повысить в разряде.