ГОЛОС мой показался в свет, когда я был красноармейцем и проводил дни в одной комнате с талантливым каптенармусом Сашкой Середа.

Владикавказская газетка «Горская Правда» печатала мои очерки из армейской жизни, - никакого гонорара я не получал, да и не думал об этом; - наоборот, я готов был заплатить газете все мое жалованье.

Но перед отъездом безногий редактор Пантюхов сказал, что мне следует получить деньги за напечатанное. И я столько получил их, что, завернув гонорар в огромный головной платок, ошалело тащился с ним по дороге. Через день после уничтожения денег я узнал опьяняющий вкус гонорара.

Через месяц я очутился в Москве и, ясно, - в 3 - м Доме Советов, этой сладкой и мучительной пристани надежд.

От сильных упований и бесхлебья я захворал и свалился: кровать приемного покоя Дома - оказалась теплой до гениальности.

Самый острый момент, когда кошмары бреда лазили на корячках по моей горячей голове, а врач безучастно уже махал рукой, - я решился писать. Книг и бумаги мне не давали - было вредно, но карандаш я успел засунуть в наволочку и на кульке, в котором принесла мне няня вишни, - рано утром, когда не начинали еще мыть полов и в желтом саду стенали улетающие грачи, - я написал смешной рассказец. На обороте нацарапал адрес и попросил няню опустить послание в почтовый ящик.

... Как - то через неделю я улучил минутку и выскочил в халате на базар: больничный сурик надоел - хотелось просто жрать. Живот мой сжался и затрепетали ноздри, когда я увидел шипящую на сковороде колбасу.

Заплесневелый старик, собирающийся уже завернуть мне в газету зажаренный кусок, - остановился от моего радостного вопля:

- Погодите, здесь напечатан мой рассказ!

Собралась публика, и я прочитал на базаре свою вещь вслух.

Наполненный достоинством, я вернулся в палату и решил выписаться к чертовой матери.

... Вечером в умывальной мае показали подозрительного типа, с рыжими, как самодельный парик, космами. Взгляд у него был неповоротливый и сонный, а спина вымазана известкой.

- Это поэт - Серафим Огурцов.

Поэт ленивыми движениями обтирал себе распухшее лицо и, заметив мою пристальность, долго глядел на меня застывшими глазами, с медлительно - мигающими веками, потом подполз и прошлепал:

- Стихи пишешь?

Его губы висели низко, и мне казалось, что нижняя из них вот - вот ляжет на грязный бант, смято висевший на шее Огурцова.

Я был настолько ошеломлен неожиданным поворотом знакомства, что ответил с жаром:

- Да, я недавно пишу стихи!

- Ну - ка, скажи.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.