Худой, если не сказать — исхудалый, человек с длинными спутанными волосами сидел прямо на полу, сложив ноги по-турецки, и тихонько заунывно выл. Даже скорее не выл, а тоненько скулил по-звериному, раскачиваясь из стороны в сторону. Крол сидел боком к двери, и лица его не было мне видно, но я заметил, что он держит руками около рта какую-то тряпку, которую то ли сосет, то ли грызет зубами. Вдруг вой усилился, человек согнулся пополам, как от острой боли в животе, и повалился мешком на бок.
— Что это у него? — спросил я, в испуге отпрянув от глазка.
— Майка, — коротко ответил Леван. — Или носок. Его «кумарит» сейчас, «кайф» из него выходит, ему хоть что-нибудь нужно, хоть видимость. А в материю пот впитался, там следы наркотика есть...
Я почувствовал, как к горлу подступает дурнота.
— Вот так-то, — вздохнул Багдасарян. — Пошли, сейчас его к нам приведут. Попробуем развалить...
Крол опустился перед нами на табуретку, зажав между колен тонкие ладони, глянул исподлобья. Теперь я рассмотрел его лицо: нездорового цвета, морщинистое, изможденное. Он выглядел не на двадцать семь, а на все пятьдесят. И только глубоко в сухих запавших глазах тлел нехороший огонек.
С полминуты Багдасарян неодобрительно разглядывал его, а потом без всякой подготовки решительно перешел к делу:
— Вот что, дорогой, нет у нас времени с тобой валандаться. Есть информация, что этот сухой морфий ты брал у Салиной по кличке Шу-шу. Мы сейчас не спрашиваем, куда ты девал его дальше. Мы спрашиваем, от кого она его получала.
— А вы у нее спросите, — глухо, не поднимая головы, ответил Крол.
— Не могу, дорогой, — развел руками Леван. — Убили Шу-шу.
Крол вскинул голову, в расширенных глазах мелькнул страх. Но уже через секунду тонкие синие губы изломались в усмешке, открыв для обозрения щербатый желтозубый рот.
— Вот, начальник, — прохрипел он назидательно, — а я жить хочу!
Но Багдасарян не сдавался.
— Жалко мне тебя, Леня, — вздохнув, продолжал он. — Ты же знаешь нас: все равно мы его поймаем. Ему лет шестьдесят, седой, вальяжный, ездит на белой «шестерке», так, а?
Крол молчал, зябко сгорбившись, отвернувшись к зарешеченному окну.
— А когда поймаем, тогда уж не обессудь, — рассуждал вслух Леван. — Раскрутим всю вашу систему, и получишь ты не трешник, а побольше. Ну что мне тебе, как маленькому, про чистосердечное рассказывать?
— Валяйте, раскручивайте, — тусклым голосом, не поворачивая головы, ответил Крол. — Только без меня.
И тут я отчетливо осознал, что мы только зря теряем время. Что нет у нас серьезных аргументов, чтобы заставить его говорить. Ничего-то мы не в состоянии предложить ему из того, что так ценится в его мире: ни «кайфа», ни свободы, ни жизни, которую некто может с легкостью у него отнять...
— Неужто он такой страшный? — без надежды на ответ задал я вполне риторический вопрос. Но Крол неожиданно повернулся в мою сторону, одну щеку у него свело судорогой, и он процедил зло и тоскливо:
— Тебя бы, сука, на мое место...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Владимир Зюкин, первый секретарь Хабаровского крайкомовского ВЛКСМ
Детский дом — тёплый дом