Под сенью мелколесья тянется отвесная природная стена, сложенная слоистым камнем. А промеж слоев бьет дюжина ключей, упругие струи, ниспадая, соединяются в поток. Словенские ключи. Их прозрачная вода творит под этой самою стенкой при содействии речушки Смолки зеркало Городищенского озера. Словенская ключевая — поток, морозу не поддающийся, оттого и озеро незамерзающее, оттого и лебеди на нем зимуют. А над озером высится крутая горка, холм с обрывистыми склонами, это и есть Городище. И от озера, и с холмного Городища распахиваются виды райской красоты. Тут бы щегольнуть словесами, но здраво сдерживаю себя — природа выше речений, и вот она предельна в Изборской котловине: эта долина лежит циклопическим лотком, тянущимся вдаль сколько взор хватает, с лобастыми краями, по оси лежат Смолка, озеро Городищенское. речка Сходница, Мальское озеро с прибрежным монастырьком, а дальше можно двигаться рекою Обдех в Псковское озеро, из него в Чудское, по Нарве на Балтику...

Мы туда не пойдем, я это к тому говорю, что не только ради красы, но и выбравши место на оживленном пути, поселились не позже как тысячелетие с третью назад кривичи именно на городищенском пятачке. А стало тесно, на полверсты вверх по котловине переехал их город в 1303 году — «Избореск поставлен бысть на новом месте, на горе на Жеравьи (Журавлиной), в 1330 году стену учиниша каменну и ровы изрыша под градом». Тогда это был оплот не для себя самих только, но и для обороны Пскова. Восемь осад выдержала крепость близ Словенских ключей. Служила по XVII век. а после потеряла пограничное, заставное свое назначение. Если сопоставить рисунки последующих времен, видна разная степень разрушенности, но крепость тем не менее и сегодня смотрится величаво, воистину богатырски, являет вершинный образ русского оборонного зодчества. Так что Изборск не может пожаловаться на неизвестность. Но кто думает, что здесь поныне город, те. в том числе проезжие туристы, извините, ошибаются... В наше время тут располагается село в 335 дворов, колхоз «Красный Изборск». Сохранились и выдающегося национального значения историко-культурные памятники. Но не на экскурсию приглашаю я вас, а к повествованию, как село сохраняет достоинство города, держа верность истории и культуре.

Объяснение тому — не только в подобравшихся кряду людях, отмеченных благодатью щедрого интеллекта и сердца, но и в истории, в превратностях былого. На сей раз в виду имеется не давенство осад и сеч, а наш век. пускай и не позабывающий предысторию, но творящий-таки новые превратности и одоления. Так вот, местного значения сюжет гражданской войны привел к тому, что тутошняя полоса кривичской земли оказалась с 1920 года за границей, в Эстонии. Факт достаточно распубликованный, чтоб его стесняться, однако новейшую изборскую историю не истолкуешь, его не осмыслив. Близлежащие Печоры, православный центр, за те десятилетия обрели весомые балтийские черты в застройке (это рядом-то с чудом целой избой стрельца, по сю пору жилой, которой под триста лет!), а Изборск стоял себе на своем, держась русской своей определенности. Вопрос в том, кто держал. И все расспросы да разыскания ведут к убеждению, что ключевой личностью стал для села Александр Иванович Макаровский.

Сложно было директору вести нацменскую школу, особенно если должна она оставаться русской. Я читал учебники, прилично изданные, учебники истории, автор которых — Макаровский. Вот оттуда посылочная цитата: «Когда нас интересует прошлая жизнь наших родителей и других родственников, то этот интерес понятен, потому что это близкие нам. родные люди. Место нашего жительства становится для нас тоже родным, своим, близким. Такой же родной, а потому и интересной должна быть для нас древняя жизнь нашего народа». Сельский учитель умно учитывал политическую ситуацию, излагал и процессы прибалтийской старины, но родным, своим, близким старался сделать детям отечественную, отчинную основу; ввел — по конкретности верно, по ретроспекции едва ль — понятие «Печорский край». И к краеведению призывал. И работу воспитательную школьниками не ограничивал.

В селе расцвело под началом Александра Ивановича культурно-просветительное общество, в котором исторический кружок соседствовал с народным русским оркестром в тридцать с лишним музыкантов, с русским хором, с драмколлективом... А дворов, не забудем, триста с чем-то, но в стороне от патриотической жизни никого не хотелось оставлять. А положение с национальным самосознанием непростое, а строй буржуазный, на культпросветфонды не падок... Конечно, воспитывала, кроме людских стараний, сама древняя архитектура. Власти, справедливо отметить! не отрицали ее, чему свидетельство — увы, некто похитил его с городищенского верха в недавние годы — чугунная плита на сохранившемся постаменте, на плите помещались достопримечательности всей Эстонии, включая изборские. Двадцать лет шли в такой вот ситуации, потом — вхождение в СССР, поиски иных стабильностей, вскорости взрезанных войной, под самый конец которой состоялось воссоединение Изборска и всего «края» с Россией.

Отлаживать наново жизнь в те сороковые послевоенные было нелегко. И Александру Ивановичу в особенности. Как полагают земляки, направленному сюда руководить малообразованному товарищу приглянулся дом Макаровских; однако засадить хозяина не удалось (родня до сих пор наезжает в свое обиталище), но вот обидеть вышло, и руководитель школы и культуры уехал в Ленинград. А ученики остались! Василий Васильевич Воронков из армии вернулся без руки, но изборянин — это изборянин, его заботой стало собирательство сельской библиотеки взамен исчезнувшей в военное лихолетье, сам добывал, по соседям собирал, своей рукой построил могучие, прямо-таки крепостной доброты полки — они посейчас служат библиотеке. Василий Васильевич писал стихи в уважении к родным местам (и в прессе после печатал), и не он один — Алексей Александрович Башкевич тоже о родном писал и на музыку полагал, и хор до сей поры те песни поет, оркестр ту музыку играет. И рисунки от Башкевича остались. Хотя главным изборским художником все почитали Павла Дмитриевича Мельникова. Талант рисовальный подметили за ним еще Макаровские (брат управляющего школой преподавал рисование), но за трудностью и бедностью дальнейшее совершенствование не осуществилось, ушел Мельников в рабочие, война оставила ему инвалидность, вот и вернулся он к пенатам и взялся за кисть. Ныне его живопись хранится частью по музеям, она вправду значительна своей просветленной открытостью и лирическим серьезом, ну да это искусствоведение, а для односельчан он был носитель образа Изборска. Решусь сказать, что во взаимодействии художника с окружением сложились канонические, ровно иконы, изображения местной крепости, лишь из этих вариантов просили себе картину соседи, брали как непременность отъезжавшие к иным местам жительства, желая не отрываться от привычного строя башен. Я познакомился с Павлом Дмитриевичем в последние его годы, особенно нелегкие, но сквозь жалобы на слабость и старость, на нехватку воодушевления прорывалась у него добрейшая и возвышенная душа, именно просветленная искусством, разоружающе просветленным был и не поддающийся грузу возраста взгляд. Вдохновенная душа, вправду чудотворец. Умер Мельников этой весной, все село хоронило, только он по скромности просил оркестр не приводить... Картины остаются.

И люди правильные действуют. Собственно, очерк об Изборске можно б написать как очерк о Валентине Дмитриевне Розовой, и никто бы в обиде не был, в культе личности не упрекнул бы, потому что ее занятия и заботы все как раз о людях, все как раз на нашу тему. Средь выучеников Макаровского она оказалась из младших и ключевое, непререкаемое значение в жизни села приобретала исподволь. И в библиотеке возрожденной, и в собраниях послевоенного историко-краеведческого кружка привыкала к своей роли хранительницы, хранительницы памяти и совести. И когда решено было не терпеть далее бесхозность крепости и вообще небрежение своим прошлым, организовать народный музей, то его директором закономерно стала Валентина Дмитриевна.

В самый раз в середине шестидесятых годов вынырнуло на свет божий любопытство к памятникам старины и соответственной туристике. Самодеятельный музей оказался ко двору, залетные экскурсанты получали удовлетворяющие сведения о местных достопримечательностях, а не только покупали здешние яблоки на примузейном торжке... Впрочем, яблоки тоже хороши. А после пяти лет самодеятельности музей, поддерживаемый уже тогда многими жителями села, получил государственный статус. Правда, ограниченный: будучи филиалом Псковского историко-художественного и архитектурного музея-заповедника, должен был отображать тему оборонного зодчества, и не более того. Однако Валентина Дмитриевна и не подумала смиряться с таковой регламентацией: наш музей и вся история наша, нужно все собирать о прошлом округи, о том, конечно, что и Пушкин, и Рерих тут бывали, и Ленин, по молве, заезжал весною 1900 года, в основном же чем и как тут люди жили, предыдущие поколения. Без подобного краеведения и крепость покажется мертвенным сколком чего-то безвозвратного, а не вехой в пластичном, хоть не плавном, бытии исконных кривичей. И вот, глядишь, приезжают сегодня юные мастерицы из Пскова копировать узор тутошних вышивок, которые хранит музей.

Ему, конечно, повезло, хотя везение замешено на закономерности, на предыстории. Музей оказался ныне и образцовым археологическим, поскольку лет пятнадцать назад Городище начал раскапывать Валентин Васильевич Седов. За эти годы и стал он ведущим знатоком восточного славянства; не скажу, что копание изборской земли породило его труды, включая госпремированный, но одного без другого могло и не быть. Ну, а музею достаются в итоге все находки от прошлого тысячелетия и первых веков завершающегося. В том уникальность состоявшихся и продолжающихся исследований, что вскрыты слой за слоем, век за веком именно полные городские территории, отчего на каждый срок доступно реконструировать быт поселения в его цельности. Оставим Седову публикацию результатов, их изложение не уместить в наши заметки, которые к тому же ориентированы на иной исторический слой. И все-таки из череды открытий одно хочется упомянуть: обнаружена каменная стена IX столетия, а прежде считалось, будто восточные славяне, тем более окраинные, в ту пору знать не знали каменного строительства. Ясно ж, подобная весть ласкает гордость изборян.

Они уж тоже археологи. Сперва мальчишками смотрели на чужую работу, по малости помогали экспедиции, а нынче Борис Харлашов — археолог в Пскове, Александр Артемьев — аспирант Института археологии АН СССР, и уже ему достается поручение Валентина Васильевича провести столь же сквозное, как на Городище, обследование города Изборска в границах ныне стоящей крепости. В череде лет можно предвидеть незаурядные находки, капитальные пополнения местному музею.

Валентина Дмитриевна по-прежнему в центре музейных хлопот. Кстати, не подумайте, что перед вами некий тип сельской чудачки с колоритной диалектальной речью, с нутряным даром на добродеяние. Нет, это интеллигентнейшая дама, весь склад и уклад таков, не случайно ж при ее доме и забора нет, хоть другие изборяне увлекаются каменными оградами в стиле крепости, благо стройматериал ломают тут же; но у Валентины Дмитриевны живности нет, кроме прибившейся собачки да подкинутого котенка, чего ж не стоять дому открыто?.. Под стать характеру хозяйки. Открыто говорим мы с ней и о все зреющей, пухнущей проблеме, возвращаемся за последние годы несколько раз к тому. Суть проблемы: Розова уж не директорствует в музее, а с переходом на пенсию числится в нем — под гнетом одной из ограничительных инструкций — на другой должности; впрочем, ее роль, всекасающаяся, никакими предписаниями и не может быть прогнозирована. А уходила она с начпоста ради того, чтобы дать дорогу молодежи, воспитать смену. И промах сделала. И последняя в последнюю нашу встречу стала помаленьку соглашаться, что промахнулась.

Преемник увлекал молодостью и энергией, да местный, не из варягов же искать... но есть люди и люди, и перемет из руководителя оркестра в директора музея не область автоматизма. Деятелен — да, и музыкант, и любитель петь и преподавать пение, и организатор под сенью музейного корпуса солидно оснащенной кинофотостудии «Славянка», увлекающей многих изборян, — еще бы, только что институт культуры по кинолюбительской специализации окончил, и активист ГАИ районной, и охотник, и домовод. Вот только на первом ли месте для него дело музейное? Но не за хозяйственные недоделки я тревожусь. Превыше — содержательная наполненность; одну археологическую коллекцию — не колхозного, не областного, а всеславянского веса — осмысливать и то какая высота!..

Поверьте, мне самому нелегко даются эти вот строки о промахе с директором. С одной стороны, по всей стране знакомо подобное — попадет в начальство кто-то неподходящий, все видят, и все согласны, но чрезвычайных безобразий не узришь, стерпливается, а значит, на пониженном уровне дело катится, все кругом по мере сил стараются ликвидировать или смягчить постоянно наносимый урон, а для замены персонажа руки коротки или не доходят, и не ухватишь; в городских условиях это все растворяется в многолюдном мельтешении, а вот в селе Изборске уж очень на виду, пронзительно. Да еще при образцовых здешних интеллигентах. Своего ращения. Вот ведь и Валентина Дмитриевна за всю жизнь отсюда лишь по военной беде в Сибирь эвакуировалась и с восторгом девическим назад возвращалась, а Тартуский университет заочно уже в зрелом возрасте окончила. Дочь ее — ученый секретарь всего большого Псковского музея, и нечего тут сокрушаться, что молодежь в город бежит — село испокон давало, если выражаться по-нынешнему, кадры для руководства губернией и страной, пусть и далее так будет. Интеллигенция изборская существует и воспроизводится, пускай и не копируя Мельникова, тем более Макаровского, но сохраняя личностную определенность и скромностную открытость. Такой показалась мне Лариса Смирная, которая после института успела год проагрономить и стала комсомольским секретарем; способ существования она избрала неброский и для людей. В колхозе интеллигенции много по сути, по стилю изборскому. Ей раскрываться и раскрываться. Колхоз почти вполне укомплектован специалистами, чуть не сплошь молодыми, поджидают с учения еще нескольких, но духовная состоятельность ни с каким дипломом не выдается; а достигается собственным прозрением, причем не рывком, неустанно. И тогда твое воздействие на других очевидно, наглядно. И может радовать тебя этим, и возвышать постоянной причастностью к жизни односельчан.

По ней тоскуют, по-моему, отселенцы. Иначе отчего ж так дружно съезжаются убывшие в иные места, когда проходит ежегодный изборский праздник. Установлен ему срок — определенное воскресенье июля. Утверждался, однако, этот праздник не без ухабов, власти надстоящие не хотели приветствовать торжество посредь сельхозлета, приходилось переупрямливать, чтоб держать традицию, а история своя столь богата, что какую-то полукруглую хотя бы дату всегда сыщешь, в сем году слет был объявлен в честь 1125-летия первого летописного упоминания Изборска. И вновь, как повелось, собрались сотни людей отовсюду, кто в судьбе своей с этим местом Отечества связан. Праздник заполнил природный амфитеатр против самой могучей — северной — стороны родимой крепости, где стена будто вырастает из скального основания обрывистого, обнажающего тот же слоистый камень, что и на Словенских ключах, поэтому стена и воспринимается высочайшей.

После праздника рискнул бы и на сельское кладбище вас сопроводить, сюда на упокой везут тоже со всей страны — коль ты изборянин, последнее твое пристанище здесь, содержится оно с непривычным в нынешние времена и нравы тщанием, начинается древними, загадочной принадлежности, могучими крестами и плитами с таинственными знаками на них, дальше под сенью дерев — поколения. Не по воле ли Макаровского, пожелавшего так вернуться в родной угол, не по авторитету ли народного учителя установилось современное правило?..

Однако Изборску нужно-то, чтоб и живые еще возвращались, чтоб приезжали не на фестиваль, а на прочное жительство. И едут. Года два назад познакомился я с семейством Скобелевых. Таня, внучка Башкевича, уехала было после школы во Псков, на заводе работала. А Саша, шофер, уже почитал себя вполне псковичем: село сменили на облцентр его родители, дома лишь бабушки и дедушки пребывали... Их-то навещая, в один из приездов и познакомился с Таней. Танина, мать подарила им на свадьбу картину Мельникова, именно каноническую. И вернулась картина вместе с молодой парой в Изборск. Колхоз своему шоферу дом дал. Родили тут Алешу. А нынче уж собственный дом подняли, оседать так оседать. А в колхозный вселилась с мужем другая Таня — два года назад свадьбу сыграли, теперь же выходит из декрета на прежнюю работу в библиотеке. Желает оставить Псков во имя зова предков и Светлана Крутина, будет худруком народного оркестра. Это все, как видите, возвращенцы. Но вот побыла во главе оркестра какое-то время Ира Макеева, далее в институт поступила, и родители у нее в Ленинграде, а вот наезжает, отпуск даже тратит, чтоб от местного Дома культуры не отбиться нацело... Что тянет? На такой вопрос затрудняется ответить по полочкам и Гена Колбанов. Отслужив в Афганистане, куда послан был из Уральска, добрался в Изборск, где незадолго до того поселился старший брат, и Гене здесь понравилось тоже, отправился он в Уральск за невестой, а теперь второе дитя заводят на почве Словенских ключей. Вот и получается, что при всех осложнениях целую улицу Молодежную колхоз выстроил, а теперь взялись новую протягивать — Юбилейную, все для новых семей.

Но не все однолинейно. Скажем, Саша Соловьевский тоже из Афганистана вернулся, тоже там шофером был и в колхозе им же стал, работает вполне усердно, хоть здесь грузовик ему достался трепаный, ежедневной кропотливой возни требующий; да гложет непокой, та самая охота к перемене мест — в строители бы податься... В местные? Нет, в городские какие-нибудь. Впрочем, хотя Саша местный, он, строго говоря, не изборский, а мальский, что для сознания вовсе не одно и то же; Малы рядом совсем, а при собственном авто- и мототранспорте разница пустячная, однако ж деревня не село. Изборскому сельсовету подопечны полета деревень, и положение в них с людностью и со средним возрастом жителей чуть ли не противоположно тому, что мы описываем. Значит, не в одном местоположении на большой автомагистрали в тридцати верстах от Пскова секрет притягательности самого Изборска.

Отчего ж притягательность берется? В помощники себе привлечем выпущенную недавно книгу М. М. Громыко «Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX в.». Книга при появлении этой зимой произвела на меня сильное впечатление, до сих пор остающееся, а когда стал я рекомендовать ее другим неравнодушным, так их впечатления, восторженные и удивленные, были куда еще сильней моего. А перед нами просто этнографический труд, систематизирующий и осмысливающий краеведческие материалы. Но когда задумываешься, как глубоко было разработано и внедрено в сознание все касающееся жизни села, — будь то соседское взаимодействие — разные способы помочей или распорядок праздников, роль и место каждого в обрядовом цикле иль просто в разных формах молодежного досуга, начиная с посиделок, или такое душевное заведение, как побратимство и кумление, а в конце-то концов весомость общественного мнения, установившейся славы-репутации, равновесие меж традицией и самовыражением, вспоминаешь тогда, что живейшие российские умы, в их числе и революционные демократы, обращали надежды свои на скрытые, способные вскрыться силы общинного уклада. Что, упования эти от глупости шли, от наивного заблуждения? Да нет, они противостояли угрозе духовного выстуживания, засилья плоской выгоды чистоганной.

В межвоенный период экстремальные условия Изборска вызвали к жизни социологический эксперимент, можно сказать. И, можно сказать, что он показал запас живительных сил в сельском самоуправлении, если его укрепить и культурой на современном уровне, и грамотным патриотизмом, и вообще заботою о дружном выживании поколений. Тем злободневней и обнадеживающе воспринимаешь это сейчас, с приростом самостоятельности сельских хозяев, когда за каждым колхозным специалистом уж не шествует, держа его за хлястик, непременный надзиратель, малоосведомленный уполномоченный; не след ли приглядеться к общинным навыкам? В разъяснение выпишу для вас с сочувствием несколько выводов из книги Громыко: «Непосредственное воздействие коллектива на отдельного человека при крестьянском образе жизни усиливалось из-за относительно малых размеров сельских поселений, а также некоторых особенностей крестьянской культуры, прежде всего ее активного характера... В массовой крестьянской культуре практически все были исполнителями, не было пассивных, созерцательных потребителей... Исследование народной этики позволяет выделить некоторые ее аспекты, практическое обращение к которым актуально в современных условиях. Основанные на непреходящих нравственных ценностях, освоенных длительным коллективным духовным опытом, они были приспособлены к трудовому образу жизни крестьянства. Заслуживают внимания с этой точки зрения также формы общения, в которых органично соединялись хозяйственные занятия с многообразными видами развлечений, в том числе творческого характера... Главное в прикладном применении данного историко-этнографического материала — участие его в создании такой системы ценностей, в которой сельскохозяйственные занятия.

Тут ведь даже как: единственный сельский ансамбль тарифицируется наравне с профессионалами областными, а играют на электрогитарах грамотно потому, что прошли школу народного оркестра. И детей бы тридцать пять записали б изборяне в музыкальную школу, коли ее открыть (в 1922 году существовала); и в изобразительную студию тоже желающих десятки, и даже нашелся пскович-художник, влюбившийся в местные красоты и согласный студию эту вести за символическую сороковку в месяц, да вот денег не обнаруживается. Чего ж колхоз не поддержит Дом культуры, равно как и библиотеку, из своих доходов? Раз народу прибывает, дело хозяйственное идет, так и процветание по части доходной должно бы иметься.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.