— Пока не надо, — сказал я сдержанно. — А кто может подтвердить, что вы сидели на просмотре?
— Ну, зал там примерно на тысячу человек. Так он был полон — Серджо Леоне, знаете ли, очень популярный режиссер. — Теперь Горовец смотрел уже с откровенной издевкой.
Этим меня, слава богу, уже давно не прошибешь: работа выучила. Поэтому я продолжал спокойно, почти ласково:
— Вы, наверное, не поняли, Виктор Сергеевич. Я спрашиваю, нет ли кого конкретного, с фамилией, с адресом, кто сидел рядом с вами во время сеанса и мог бы подтвердить, что вы никуда не отлучались?
— Чего нет — того нет, — развел руками Горовец. — Сел на свое место, кто там был рядом, не помню.
— Значит, твердого алиби на тот момент, когда было совершено убийство, у вас не имеется, — констатировал я.
Горовец даже привстал с кресла.
— Вы что себе позволяете? — спросил он угрожающе.
Теперь настал мой черед делать удивленное лицо.
— Называю факт — больше ничего. — Ах, вот вы о чем, — рассмеялся я, будто только что догадавшись. — Так ведь отсутствие алиби еще ни о чем не говорит! Наличие — говорит, а отсутствие — значит просто отсутствие. И только вкупе с другими фактами... Понимаете?
— Понимаю, — проворчал он.
Но, провожая меня до лифта, Горовец снова сделался сама любезность.
— Всего доброго, очень рад был познакомиться, если будут еще вопросы, обязательно звоните...
Только ножкой не шаркнул.
Трясясь в троллейбусе на обратном пути в управление, я подводил малоутешительные итоги. Разговор с Горовцом не оставил во мне ничего, кроме глухого раздражения. У меня осталось лишь смутное впечатление, что наша беседа ему дала даже больше, чем мне. В том смысле, что я не узнал почти ничего интересного, а он понял, что ничего я интересного не знал и до этого.
Мне вообще все сегодня не нравилось. Третий день, а мы еще двигаемся, словно механическая игрушка с ослабевшей пружиной: дернемся — остановимся, дернемся в другую сторону — и снова стоп! Конечно, я по опыту знал, что рано или поздно количество наших усилий перейдет в качество. Но когда, когда?
Еще сквозь запертую дверь я услышал, как в нашем кабинете разрываются на разные голоса оба телефона. Влетев на полном ходу, я чуть не свалил на пол эту чертову цикуту, но успел вовремя схватить обе трубки и крикнуть в них: «Алле!» В одной оказался Комаров, который коротко бросил: «Зайди». В другой сидел Балакин и, пока я говорил Комарову «есть», обходил вокруг стола и садился, уже что-то рассказывал.
— ... плетеная, с цветочками, — протокольным голосом говорил Митя. — На дне плащ, синий, скомканный, и косметичка, которую она, видать, держала еще и за портмоне. В ней темные очки, пудра, тушь, тени для век, фотография ее самой, потрепанная, размер — три на четыре, две квитанции из химчистки, редакционное удостоверение и паспорт. Кошелька нет, если он был, конечно. И нет ключей — никаких.
— Погоди, Митя, — сказал я, уже поняв, что речь идет о сумке Троепольской. — Где нашли-то ее?
— Так я ж с этого начал! На помойке, кварталах в двух от места убийства.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.