Казалось бы, все кто причастен к судьбе ребятишек, должны поддержать его, помочь навести в интернате порядок… Но случилось иначе…

Мы шли коридорами, крашенными масляной краской. Казарменный сиротский уют. Заглянули в одну из спален. Девочки-первоклашки укладывали кукол. Увидев моего спутника, бросили свое занятие, закричали наперебой: «Здравствуйте, Николай Львович!.. Здравствуйте, Николай Львович!..» — кинулись к нему, стали обнимать, и каждая хотела прижаться, занять место поближе... И он тоже обнимал их, приговаривал: «Здравствуйте, мои милые, здравствуйте, мои хорошие...» Оторвался, сказал: «Сегодня вечером приду к вам рассказывать сказку. Или о Спартаке?» «О Спартаке! О Спартаке!..» Вышли на крыльцо. Роща вдалеке.

— Приезжают комиссии, — сказал Сарапкин, — говорят: «О, да у вас здесь прямо дача!» А у нас здесь не дача — болото.

— Болото, где «едят» директора? — в тон уточнил я, зная уже некоторые обстоятельства его жизни.

— Похоже, — улыбнулся Сарапкин.

Несколько слов об истории подмосковной Дедовской колонии (потом детдома, потом школы-интерната).

В 1918-м в реквизированный особняк то ли графини, то ли купчихи вселили детей тех, кто не вернулся с империалистической или затерялся в революционном буране. Рабочие расположенной неподалеку фабрики технических тканей взяли бывших беспризорников на полный свой кошт. А значит, урезали в пользу детишек свои и без того скудные пайки, купали их собственноручно в принесенных из дома корытах, одевали в кое-какую одежку и вязали им варежки. Романтическое было время.

Потом еще две горестные прибавки воспитанников были в детдоме: после 1937-го и после войны. А о конце пятидесятых здесь теперь вспоминают, как о времени распрямленном, звонком. Поднимались мальчишки и девчонки до рассвета — не все, дежурные: надо накормить коров, подоить... Молоком детдом обеспечивал себя сам. Были к тому же и кролики, а их тоже надо и накормить, и погладить по бархатным ушкам. Сами убирали урожай на картофельных, морковных, капустных полях. Соревновались класс с классом. Пыхтели, подначивали, смеялись. Был яблоневый сад. Осенью пестрел он девчачьими косынками, и плотно ложились в корзины золотые яблоки...

Но позже хозяйство пришло к полному упадку. Оказались никому не нужными сельскохозяйственные хлопоты. Вымерз сад. Сдали на мясо коров. Отказались от картофельных и морковных угодий. Теперь ученики «воспитаются трудом», перетаскивая мебель или выколачивая матрасики. В постепенное запустение стал приходить не ремонтируемый по-настоящему дом. Зимой холодно. В спальнях — не больше плюс десяти. Ребятишки укладываются в одежде и шапках.

А вот документы недавнего времени. Сохранились они в сейфе у директора (орфографию и пунктуацию подлинников оставляю):

«Уважаемый Министр просвещения!

Обращаются к вам ученики 7 класса Дедовской школы-интерната. Вы извините нас за беспокойство. Мы хотим сообщить вам, что у нас есть воспитатель, который относится к нам без уважения. Когда мы сдаем деньги ему на хранение, то назад он их не возвращает и пропивает их. На домашний час приходит в нетрезвом состояние. Сам работать не любит, а заставляет нас. Бьет некоторых ребят...»

«Докладная о том, что классный руководитель бьет не зашто. Меня догнал Владимир Владимероч и сказал что бы я снял куртку потом он меня ударил об стенку и пошел в низ... Потом мы пошли к учительской он вел меня за шею и душил...»

Записка от родительницы:

«Евгений Дмитриевич пожалуйста примите меры с учителем Валентиной Павловной. Мою девочку взяла об угол стены шибанула головой и посмотрите какой у нее синяк я взяла справку у врача и меры с ней примут садистка настоящая».

Объяснение со слов ученика:

«В понедельник я хотел вечером сходить в туалет, встал с постели, а сосед ударил меня ногой в глаз. На прошлой неделе, когда я спал, мне вставили спички между пальцев ног и зажгли. Пальцы у меня долго болели... На этой неделе меня били кулаками в лицо почти каждый день. Поэтому синяки под глазами не проходят. Сегодня в последнюю перемену одноклассники избили меня крученой проволокой. Били по ногам и спине. Перед этим на второй перемене они облили меня какой-то смесью клея и мыльной воды...»

Нет, побои и издевательства здесь не стали системой. Были нередкими, но все ж таки исключениями. А вот крик как метод воспитания применялся постоянно. Рассказывает Нина Тихоновна Макрищева, учительница русского языка и литературы:

— Пять лет назад приехала я сюда после института. Первый урок, четвертый класс. Вхожу в кабинет, а они все-все, представляете? — стоят на партах и плюются. И кричат. Я начинаю говорить — а у меня голос вообще-то тихий — и вижу, что меня не слышат. Не то что не слушают, а просто не слышат. Они в интернате уже три года проучились, привыкли, что на них кричат, сами друг на друга всегда кричат. Они привыкли к этому ору. Для них это норма, понимаете?.. Ну, тут и я гаркнула — начали тогда мои ребята рассаживаться... Нас пятеро было, молодых специалистов. Стали для ребят что-то придумывать. Викторину, скажем, литературную олимпиаду или спектакль поставить. А завуч нам сразу заявила: «Нашим детям это не нужно».

Кто виноват в сложившейся ситуации? Об этом я спросил ветерана школы Александру Александровну Кириллову, секретаря партийной организации.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.