Был печатный орган, которого боялись все, от мелкого канцеляриста до императора: это газета «Колокол», издававшаяся Герценом в Лондоне и разными каналами приходившая в Россию. Известный исследователь сибирской старины Б. Г. Кубалов в свое время обнаружил множество потаенных связей между Восточной Сибирью и Вольной русской типографией. Стоило местной власти совершить какую-нибудь очередную подлость, глядишь, через месяц-другой подробный рассказ об этом событии уж напечатан Герценом, а еще через некоторое время тихонько читается, копируется, обсуждается в самом Иркутске. Вопрос об авторах этих корреспонденции не совсем ясен, но и тогда, и теперь у людей осведомленных не было никакого сомнения: старик Раевский приложил руку, не. испугался еще раз ввязаться в драку...

С такой повадкой, с таким норовом спокойной жизни не будет: и старика преследуют, про него распускают порочащие слухи; однажды на дороге нападают злоумышленники, хотят убить,— Раевский отбился с огромным трудом, долго болел...

Силы подходят к концу. Друзья один за другим уходят из жизни; однажды узнает о кончине Гаврилы Батенькова...

Сражения с местными врагами все же не приносят Раевскому того удовлетворения, которое когда-то давала возвышенная романтика тайных обществ, горячая поэзия:

О, мира черного жилец!
Сочти все прошлые минуты...

В Сибири стихи пишутся все меньше, зато пришла охота к воспоминаниям. Такая жизнь, такие битвы и приключения не должны затеряться. Писать, правда, опасно,— все помнят судьбу декабриста Лунина, с которым расправились именно за его сибирские сочинения. Но Раевский пишет и старается заинтересовать детей своими рассказами. Сыновья и дочери отца чтут, любят, но многое им непонятно, они выросли в сибирском мире, столь не похожем на школы, войны, заговоры, тюрьмы молодого их отца. Раевский с грустью догадывается о потаенных мыслях и чувствах детей, кажется, только дочь Вера и, разумеется, неизменная подруга Евдокия Моисеевна понимают, сочувствуют больше других.

Воспоминания в конце концов написаны, но старый декабрист сомневается, возможно, повторяет одно из своих редких сибирских стихотворений:

И мои ударит час всеобщею чредою,
И знак сотрет с земли моих следов,
И снег завеет дерн над крышей гробовою;
Весной оттает снег, за годом год пройдет,
Могильный холм сравняется с землею,
И крест без надписи падет!..

Последовавшие за тем события как будто подтверждали это печальное пророчество. 8 июля 1872 года, на 78-м году жизни, Владимир Федосеевич умирает. Дочь Вера передает воспоминания отца одному петербургскому издателю, но тот не сумел или не захотел их напечатать. Утверждал, что послал текст обратно и... рукопись затерялась. К началу XX века даже специалисты почти не помнили о том, кто такой Владимир Раевский.

Но неугомонный майор не собирался сдаваться и после смерти. Энергия его личности, казалось, распространялась по стране, воздействуя, будоража, возрождая. Вдруг в начале XX столетия известный историк П. Е. Щеголев публикует одну главу из воспоминаний декабриста: значит, записки не пропали.

После 1917 года, когда начали выходить десятки книг и работ о декабристах, интерес к Владимиру Федосеевичу усиливается, к тому же открылись его отношения с Пушкиным.

Проходят еще десятилетия; как будто уже найдено все, что может быть найдено, на новые открытия все труднее рассчитывать. Кто мог, например, надеяться, что исчезнувшие в Петербурге в конце XIX века записки декабриста стоит еще разыскивать в Ленинграде, пережившем войну и блокаду?

Но Владимир Федосеевич, он такой: появляется, когда не ждут, не желает утихнуть. Именно там, в послевоенном Ленинграде 1945 года, известный коллекционер В. А. Крылов обнаружил у букинистов неведомо от кого поступившую рукопись.

Те самые записки!

Коллекционер передал их для публикации профессору Азадовскому, и они впервые увидели свет в известном издании «Литературное наследство», в томе, посвященном декабристам. Сегодня в селе Олонки близ Иркутска нет человека, кто не знал бы имени 'земляка, Владимира Федосеевича Раевского. Здесь более ста лет назад он посадил сад, сохранившийся доселе; здесь на месте дома Владимира Федосеевича, по его завещанию, построена школа, для чего использованы бревна из прежнего жилища. Сюда приезжают гости, почитатели декабриста, здесь звучат Раевские чтения.

Могильный холм не сровнялся с землей, «крест без надписи» не падет. На сельском кладбище — две плиты: Владимир Федосеевич (1795—1872), Евдокия Моисеевна (1811—1875).

Счастливый майор 32-го егерского — он не позволяет себя забыть; мы же задаем и задаем ему разные вопросы — и порою из дальних лет приходят любопытнейшие ответы...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.