Экспозицию этого музея можно уподобить теологическому разрезу пластов русской истории, и стоит только коснуться воображением музейного экспоната – история населяется живыми людьми, события обретают стереоскопичность. Резной наличник деревянного дворца с замысловатым и наивным узором зовет за собой образ безымянного посадского мужичка-резчика; перо и чернильница хранят тепло торопливо писавшей руки приказного; бердыш стрельца кажется занесенным в смертоносном взмахе; кажется, не оборвался еще резкий свист, провожающий ядро, и не развеялся по ветру желтоватый пороховой дым над вытянутым стволом старинного литья пушки; от тяжелых венцов сруба крепостной башни тянет смолистым запахом и звенит топор круглоплечего плотника в потемневшей от пота посконной рубахе; слюдяное решетчатое оконце помнит дыхание пугливой, тайком выглядывающей во двор царицы; белый каменный столп как бы возносится к облакам, провожаемый синим взглядом глаз своего строителя-чудодея... Так – через музей – выходим мы па пути давней и живой нашей истории.

Едва минуло время младенчества, загудела Русская земля под копытами нашествий. Злобно, жестоко, как дикого коня, усмиряли ордынцы Русь – в узду, в седло, под ханский сапог! С батыевых тех времен, из самого пекла истории идет начало и селу Коломенскому, а имя его то ли теряется в легендах, то ли отыскивается в них...

Коломну ордынцы Батыя осадили летом 1237 года. Город выжгли до пепла, жителей перебили, стар и млад, а кому выпало уцелеть от кривой »вражеской сабли, кинулись к реке и малым числом ушли от погони. Днем – месяц целый – хоронились в прибрежных лесах, ночью выводили из тальников челны и, в кровь сбивая руки, гребли – шли вверх по Москве-реке. Стали на холмистом берегу, верстах в десяти от Кремля, тут и срубили жилье.

Верна ли легенда – теперь гадать. Но так ли, иначе, только, как опаленный осколок средневековой трагедии, брошено было на подмосковную землю новоявленное поселение и в горькую память наречено пришельцами Коломненским. Но хоть и просторна земля под русским небом и тесниться на ней нужды издавна не велось, не долго, однако, пожить досталось коломненским мужикам в покойном одиночестве. Высокое место, в вековых лесах, с покосами и заливными лугами на заречной стороне приглянулось скоро московским великим князьям, отойдя в наследную их собственность.

В документах впервые помянуто Коломенское под 1339 годом – в духовной Ивана Калиты. Превосходя предков и многих потомков своих даром дипломатическим, иными статями был им князь равен, и потому не волею одного лишь случая оказалось Коломенское в пределах великокняжеской вотчины. Были тому причины, по тем временам понятные: хозяйская сметка, первым московским правителям свойственная, охотничья страсть, сильная и неизбывная у русских князей, как родовой инстинкт, да и не последним делом расчет государственный – военный. Грех было миновать близ стольного города обильных зверем и дичью угодий, а к ратному делу нуждой приученный, не мог князь не оценить и стратегического положения Коломенского на ближних к Москве подступах.

С тех пор ни одна другая подмосковная достопамятность не сплела так круто исторической своей участи с судьбою Москвы, как Коломенское. Вплоть до начала XVIII века, четыре столетия истории Древней Руси едва .ли не в главных своих потоках протекли через небольшое сельцо на правом берегу Москвы-реки. Иные потоки с кровавым были румянцем .

Уже и отгорело на Русской земле иноземное иго, а смириться с утерею власти не могли южные ее соседи; как кость поперек горла стала им хлебнувшая свободы Московская Русь. Жестоко битые и после Куликовой сечи, не хотели забыть они веками накопыченной Ордынской дороги. В последней ярости кидались под стены Москвы и снова кровью и огнем алели те года в русских летописях. Не миновал кровавого пламени и год 1532-й.

Спалив посады Рязани, двинулся Сафа Гирей к Москве знакомой дорогой, спешил налететь вихрем. Но как ни торопился хан, а впереди – тропами лесными, скрытными – еще скорее скакали, загоняя лошадей, к великому князю в Москву гонцы. Встречать крымцев в Коломенское вышел Василий III не с хлебом-солью – с полками. И ударились, сшиблись насмерть две рати в великой сечи... Много голов полегло в подмосковных густых травах, только не по зубам вышел ордынцам на этот раз орешек – отбили Москву.

Событие это донесла до нас летопись под 1532 годом. Но в свидетельствах летописцев о тяжких временах Древней Руси поражает нас не одна только ратная стойкость народа. Стоит глубже вникнуть в историю, а за событиями разглядеть русского человека во плоти и духе его, чтобы еще более поразиться тому, как смог этот народ не исчерпать в битвах, сохранить могучею художественно-творческую свою силу и явить ее в создании памятников такой высоты взлета человеческого гения, которые у иного народа являться могли лишь в эпохи великого национального возрождения!

Под тем же 1532 годом оставила летопись свидетельство о создании в Коломенском храма Вознесения, событии, как видно, значительном настолько. что оно заставило летописца воскликнуть: «Бе же та церковь вельми чудна высотою и красотою и светлостью, яко не бывало прежде сего в Руси!»

Но дело не в том только, что вот уже четыре столетия ни одна, даже самая краткая, история искусств не минует этой жемчужины русского зодчества. Подумать следует о другом. Случайно ли, что памятник искусства, отмеченный в главных своих особенностях чертами полной раскованности, ликующей силы, свободного полета человеческого духа, создан в годы страшных национальных бедствий.

Чудо? Загадка истории? Возможно. Однако если верно называют архитектуру каменной летописью мира, а каждый великий памятник есть отголосок своего времени, то храм в Коломенском и в этом ряду должен будет занять особое место, ибо представляет собой нечто более значительное, чем свидетельство о времени.

Но не стоит ли поискать объяснение историческому этому феномену не столько в возможных отклонениях от культурно-традиционных закономерностей. искусству в разные времена свойственных, сколько в нравственно-психологическом строе самой натуры русского человека? На такие размышления наводит сравнение Коломенского храма с Успенским собором Московского Кремля, созданным полстолетием раньше, в пору первых решающих побед Руси, когда народ наш только начинал чувствовать свою силу.

Мощь этой силы поражает в облике Успенского собора. Но сила эта не столько видна, сколько предугадывается; она как бы вобрана внутрь стен. скована ими и твердо вросла в землю, оставаясь хотя и могучей, но неподвижной. Чувствуется, что сила эта ждет своего часа, чтобы прийти в движение. а пока исполин спит...

Архитектурный образ Успенского собора в полной мере выражает идею именно этого этапа русской истории и вместе с тем – присущую этому этапу нравственную степень духа народа. Даже некоторая зависимость архитектуры собора от византийских традиций еще больше подчеркивает его место в русской истории, как, впрочем, и эстетические представления, свойственные русскому человеку в эту пору его истории. И, называя архитектуру «каменной летописью мира», в данном случае вполне можно доверять ее «показаниям».

Но если Успенский собор Кремля можно сравнить со спящим исполином, храм в Коломенском нужно уподобить исполину пробудившемуся. Час настал – сила скованная пришла в движение. И это не метущаяся стихия, а сила, устремленная к цели.

Что нее произошло в истории народа, в духовном его росте за полстолетие, разделяющее даты создания двух шедевров русского зодчества? Да, были победы над извечным врагом Руси, но это были, если можно сказать, этапы борьбы скорее количественные (для полного национального освобождения еще не наступил час), хотя и не за горами, но впереди были Казанский и Астраханский походы. Однако и в этих победах народ ощутил свою силу настолько, что мог предчувствовать будущее...

И вот в этот момент нашей истории произошло в русском искусстве то, что нужно будет назвать чудом, не боясь при этом преувеличения. Именно чудом объяснить можно, что, опередив события истории, создан был на Русской земле памятник, всем обликом своим как бы прозревший будущее. Воплощенная в камне полная раскованность устремленной ввысь могучей и ликующей силы опередила идею времени, тогда еще не свершившуюся. но едва подымавшуюся от самых глубинных корней национального самосознания.

С точки зрения чистой архитектуры это был полный разрыв с византийской традицией крестовокупольного храма. В Коломенском был создан первый каменный шатровый храм-монумент, предвосхитивший и начавший новый этап русской национальной архитектуры будущего столетия. Не менее, пожалуй, поразительно и, хочу подчеркнуть, символично, что, смело порвав с зависимостью, обусловленной неумолимыми историческими обстоятельствами, строитель Коломенского храма не ломал шапки перед заслуженным авторитетом архитектуры Запада, но обратился к традициям деревянного зодчества домонгольской Руси, к тем временам свободы, когда древние наши горододельцы возводили из дерева могучие восьмигранные шатровые башни, связывавшиеся в сознании народа с образом Родины, с духовной ее и военной мощью.

И уж так судила история, что созданием Коломенского храма перекинут был мост из Руси изначальной, вольной, через годы безвременья – в будущее.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.