Продолжение. Начало в №№ 5, 6, 8

Дети не любят ходить в школу. Я понимаю ответственность этого утверждения и снова повторяю: не любят. Обследования по этому вопросу могут ввести нас в заблуждение, потому что ответы детей едва ли будут откровенными. Попробуйте сообщить классу, что учительница заболела, и восторг будет таким бурным, что опровергнет все остальное. Хорошая штука — школа, но откуда это ура, да еще троекратное! И если ребенок искренне говорит, что любит школу, это, по всей вероятности, означает, что или у него невыносимые условия дома, или с его мировосприятием что-то не в порядке.

Все мои ученические и учительские воспоминания подтверждают эту мысль. Это публичная тайна, которая не обсуждается, потому что организация школы в руках у взрослых, и они абсолютно убеждены, что она необходима. Однако, коль скоро ребенок чего-то не любит, надо постараться честно ответить себе, почему он это не любит.

Дети, не посещавшие яслей и детского сада, принимают школу как первую в своей жизни и важную обязанность. Однако в глубинах детской психики никакое ограничение свободы не может быть встречено с удовольствием. И если вначале школа вызывает детское любопытство: ранец, тетрадки, альбомы для рисования, белые воротнички, много незнакомых детей вокруг, если сама идея «я уже школьник» пробуждает честолюбие, а встреча с учителем или учительницей приносит новые впечатления, то скоро все это надоедает ребенку, потому что уже не несет в себе новой информации и превращается в будни.

Школа не может существовать без дисциплины, и очень скоро на ребенка обрушивается масса указаний, которым необходимо следовать:

— Не болтайте! Не грызите карандаши! Не вертитесь!.. Все слушают внимательно! Все отдыхают! Все рисуют домик! Все считают, сколько будет два плюс три минус один. Все поют песенку.

Нет сомнения, все это хорошие и полезные вещи, но делаться они должны по программе, по расписанию, которое не зависит от желания и воли ребенка. А как же иначе? Иначе действительно и быть не может. Этот ответ кажется нам совершенно естественным, но кто знает, верен ли он,

Утверждение «дети не любят ходить в школу» совсем не значит «дети не любят учиться». Ничего подобного, это разные вещи. Чем ребенок здоровее, энергичнее, веселее, тем больше он любит учиться. Стремление, к новой информации — один из синонимов нормальной жизнедеятельности детского организма.

Спросим себя: может ли ребенок сам научиться читать и писать, без принуждения, без расписаний, без похвал, поощрений и порицаний? Ответ и в этом случае будет положительный. И многие это знают. Это вполне возможно, и нужно для этого лишь каким-то образом пробудить интерес ребенка к такого рода занятиям.

Когда я думаю о том, сколько усердия, сколько нервов и слез стоит иногда обучение чтению и письму и когда я в то же время знаю, что нет ни одного нормального ребенка, который не научился бы в конце концов читать и писать, я убеждаюсь в том, что нервную систему детей, родителей и учителей можно было бы и пощадить.

Почерк глубоко связан с нервной системой ребенка, с его эмоциональной жизнью. Есть дети, подростки и даже молодые люди, которые превосходно читают, проявляют высокий интеллект, но пишут безобразно.

Это не должно никого беспокоить, потому что перемена, если она так уж нужна, непременно наступит? Достаточно посмотреть на почерк, скажем, Бетховена, чтобы убедиться в том, что почерк не самое важное человеческое качество.

Таково же и положение с так называемым абстрактным мышлением у детей, которое прежде всего проявляется в математике.

Математика испокон веков больше всего затрудняет школьников. На мой взгляд, этому есть объяснение. Ее начинают изучать не тогда, когда дети проявляют к ней интерес и обладают достаточными способностями к абстрактному мышлению, а тогда, когда этого требует программа. Все тридцать учеников одного класса в какой-то момент достигают различного уровня абстрактного мышления, но все они вынуждены начинать с одной и той же исходной позиции. Естественно, что одни будут усваивать материал быстрее, другие медленнее, а третьи вообще не смогут понять числовых символов и действий с ними. Обучение, однако, не может остановиться и ждать отстающих, оно идет вперед намного быстрее, чем обучение чтению и письму, и разница между успевающими и отстающими, в общем, сохраняется.

При всем при том я полагаю, что весь материал, который изучается в курсе математики, вполне по силам любому среднеразвитому ребенку.

Хороший учитель — это настоящее счастье для всех его учеников. Его помнят всю жизнь, образ его не тускнеет даже тогда, когда лица многих людей из нашего прошлого уже утрачивают свои черты и уходят в туман, все больше заполняющий наши воспоминания и мысли. Его имя высечено в нашей памяти.

Я был счастливчиком, у меня было несколько хороших учителей, и я в состоянии понять, как обошла судьба тех, кому они не достались.

Первого звали Методий Христов. Он вошел в наш класс, и мы тут же поняли, что входит Учитель, в первое же мгновение почувствовали, что этот человек будет нам очень близок, в первое же мгновение были готовы его полюбить. Детей трудно обмануть. Этот человек умел и объяснять, и спрашивать так, что пробуждал наш интерес, а не напряженное и пустое внимание. Он и посейчас для меня образец учителя, поскольку он был образцом человека. Его отличал высокий дух. Не знаю, счастливо или несчастливо сложилась его жизнь. В глазах его было что-то печальное, и хочется верить, что наша любовь была ему хотя бы малым утешением. Когда мы с ним расставались, все мы до одного плакали. Плакали оттого, что он не будет нас больше учить, чувствовали себя безжалостно покинутыми, плакали, потому что знали — другого такого, как он, нам не встретить.

Когда учитель не просто хороший преподаватель, но еще и колоритная личность, симпатии учеников становятся особенно бурными и чистосердечными. Такой личностью был Христо Ненов, самый яркий из всех моих учителей. У него было прозвище, да еще какое — он звался «Граф». Граф с двенадцатью диоптриями, Граф, который почти не видел и носил с собой вместо записной книжки целую тетрадку, на страницах которой громадными цифрами были написаны номера учеников. Он садился за кафедру, вытаскивал свою тетрадку, подносил ее почти к самым очкам и говорил могучим, густым голосом: «К доске номер двадца-а-ть...» Взгляд его скользил по странице сверху вниз. Все живое с двадцать первого по тридцатый номер прижималось к партам. «...Седьмой!» — гремел наконец учитель. Жертва вылезала из-за парты и с улыбкой шла к лобному месту. Ведь отвечать Графу было радостным событием, хотя результаты иногда и оказывались плачевными. Учитель наклонялся с кафедры и вытягивал шею, разглядывая, кто скрывается под названным номером. Вот он узнал ученика:

— Петко, это ты, охламон?

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.