Кто сейчас не знает песни «День Победы»? Однако не всем известна история ее создания.
– Мы написали эту песню в семьдесят пятом году. Страна готовилась отметить тридцать лет Победы, и была потребность что-то сделать к этой большой дате. Запомнилась совершенно необычная атмосфера приподнятости. На производстве молодежь работала, взяв девизом для себя песенную строку «За себя и за того парня».
Позвонил мне как-то вечером в феврале поэт Владимир Харитонов, фронтовик, и прочитал в общем-то еще наброски стихов. Мы их с ним пообсуждали немного, но я сразу почувствовал, что цепляют за живое, есть в них нерв. И строка есть, на которую можно опереться: «Этот день мы приближали, как могли». Мы потом ее рефреном всей песни сделали.
Сел к роялю, основа песни сложилась очень быстро. И дело тут не только в озарении. Я ведь очень много думал, прикидывал, какой должна быть песня ко Дню Победы.
А должна она была, по-моему, в чем-то перекликаться с мелодиями военных лет, традиционной оркестровой музыкой, звучавшей на вокзалах во время проводов бойцов на фронт. У меня с тем временем как-то ассоциируются старинные русские военные марши. Вообще, по-моему, это уникальное явление в музыке. Вы послушайте марши западноевропейских стран – там сплошная медь и бравурность, мажор. А русские марши – тот же «Прощание славянки» или «Тоска по родине»? Какой необычный, щемящий отзвук, какая внутренняя грусть при сохранении всех формальных маршевых признаков.
И хотелось, чтобы песня будила воспоминания о прощальных перронах военных лет, чтобы радость Победы не заглушала горечь великих утрат. Сейчас уже можно сказать, что в какой-то степени это нам удалось.
А Владимир Харитонов недавно умер, в сущности, совсем не старым еще человеком. Я рад, что знал его, что много сделали вместе, что была у нас главная песня...
Только не думайте, что судьба у «Дня Победы» уж очень простая – так только со стороны кажется: написали, мол, песню, и народ подхватил, запел.
Впервые исполнил «День Победы» Леонид Сметанников в первомайском «Огоньке» семьдесят пятого года. Потом почему-то песня не звучала. А спустя полгода Лев Лещенко поет ее на концерте в честь Дня милиции в сопровождении оркестра Силантьева, в той же моей аранжировке – и зал словно взорвался. Я хорошо помню то исполнение – это ведь была прямая телетрансляция. Видно было, как Лева взволновался от реакции зала на первые такты песни. Чувствовалось, что возник контакт со зрителями. Так Лещенко и закрепил негласно эту песню за собой.
Страна наша огромна, и примерно год прошел, прежде чем «День Победы» запели повсюду.
А я для себя еще один вывод сделал: хочешь внести свой вклад в какое-то событие – думай об этом заранее. Песню «Олимпиада-80», например, мы с Рождественским написали еще летом 79-го, и как раз к Олимпиаде она и стала популярной.
Тухманов говорит негромко, тщательно взвешивая слова. Всегда корректен и вежлив, но вежливость эта, эта внешняя уравновешенность часто служат ему как бы защитой от посторонних, назойливых взглядов и бестактных вопросов, от повышенного, часто бесцеремонного внимания, которое неизбежно привлекает популярная личность. Один только раз за время знакомства пришлось мне увидеть его нервным, раздраженным. Это когда в конце длительного спора о современной эстраде я неудачно попытался «козырнуть» его же недавним шлягером.
Тухманов искренне расстроился. «Зачем, зачем написал я эту песню?..» – растерянно вопрошал он самого себя, вряд ли надеясь на точный ответ.
Вокруг музыки Тухманова споры практически не утихают. Мир композиторов популярной музыки отнюдь не напоминает тихую обитель – каждый тут имеет свою, особую точку зрения.
А начинал же Тухманов вовсе не с эстрады.
– Музыке меня начали учить с самого раннего возраста – уже годам к четырем обнаружился абсолютный слух и определенные способности. Отец мой работал инженером, сам музицировал и пел, подумывал даже о профессиональной карьере, но как-то не сложилось.
А мама, педагог-музыкант, преподавала в детских коллективах, немного сочиняла. Мне кажется, что всем в жизни я обязан ей, все, что могла, она для меня сделала.
Учился я в школе при Гнесинском институте, затем уже поступил в институт по классу композиции. Учился у Витачева и Чугаева. Думаю, что научиться композиторскому делу нельзя. Возможно лишь развить природный дар, и в этом смысле классическое образование дает многое: овладеваешь техникой, приемами, набираешь в конечном счете базу, потенциал, который потом используется всю жизнь.
В институте буквально заболел классической русской музыкой – Стравинский, Прокофьев, Шостакович, Мясковский. И сам поначалу хотел работать в области симфонической музыки, но постепенно начал замечать, что лучше удается музыка вокальная. Сказалась конкретность композиторского мышления – слово позволяло оттолкнуться, создать более определенный образ. Может быть, в этом одна из причин, почему практически не пишу инструментальной эстрадной музыки.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.