«Не бываемое время»

Несмотря на свою усохшую руку Лёшка всё делал быстро, ловко, за что и заслужил у Пети звание «молодчаги» и «ловкача».

Подростки крепко сдружились.

Высокий и широченный в плечах, садовник Демидыч, умевший выращивать махровые левкои в разноцветные на одном стебле гиацинты, был Участником многих походов и носил на потёртом кафтане медаль «За боевые подвига во славу русского оружия».

Демидыч уже установил связь с окрестными крестьянами, и к нему в оранжерею сносились топоры, вилы, рогатины, «самопалы».

Петруша вместе с Лёшкой помогали Демидычу и Григорию укладывать охапки сена на стеклянную крышу этого доморощенного арсенала, пока вся оранжерея не скрылась под овальной сизой копной.

Каховскому был показан секретный туда вход, место, где запрятан запасный провиант - мешок ржаных сухарей и бочонок с квасом. Показали ему и потайное оконце, из которого могут подаваться условные сигналы. При участии Петруши условились о пароле.

Вместе с Лёшкой я двумя стариками Каховский, стараясь незаметно подражать им в работе, крутил из золотистых и ломких стеблей соломы тугие жгуты и втискивал их под крыши и в щели усадебных строений, чтобы «в случае чего» спалить всё дотла, но не отдать лютому врагу.

Вместе с этими тремя, ставшими ему такими близкими людьми, Петруша садился в людской за гладко струганый стол и уплетал немудрёные «людские» кушанья.

Особенно нравился ему печёный в золе картофель. С удовольствием обмакивал Петруша подрумяненную и хрустящую на зубах его корочку в общую деревянную солонку.

А какие замечательные беседы велись по вечерам в людской, скупо озарённой масляным светильником!

Лёшка, большую, часть времени шнырявший по московским окрестностям, передавал всё, что слышал об «изверге рода человеческого, корсиканском кровопийце Бона - партии».

- Ну до чего же, братцы вы мои, лютует супротив него народ, - ломающимся баском повествовал он, - особливо свирепо бабьё. Они лупят французиков, а сами приговаривают: «Пущай и детям своим и внукам закажут, как на нашу Расею хаживать». А одна бабка подала было им, то ись ворогам, испить, а опосля как хватит этой самой крынкой оземь. «Опоганенная, - говорит, - она теперь, потому как бусурманы из неё хлебали...»

Каковский завидовал Лёшке. Сам он ничего подобного не видел и не слышал. Попросился было у Григория отпустить и его с Лёшей, но старик решительно воспротивился:

- Куда тебе, не привышный ты грязь месить да не емши шататься. А окромя того тётенька пригрозить изволили: «Не углядишь племянника, - навечно в Сибирь угоню...» - И видя, как его отказ огорчил воспитанника, ласково добавил: - Да ты не горюй, ужо придёт и твоё время удаль молодецкую показать.

Желая внести и свою лепту в интересные беседы в людской, Каховский рассказывал о том, что знал из книг.

Он рассказывал об Александре Невском, о Петре, о битве при Лесной, когда русские солдаты, впервые посаженные на коней, наголову разбили шведского генерала Левенгаупта:

- Битву сию император Пётр назвал «матерью Полтавской баталии». И ещё участвовал мой дед в морской битве под водительством самого Петра у устья Невы. Петровы гвардейцы в простых рыбачьих лодках атаковали шведскую эскадру и захватили два вражеских корабля. За участие в этом деле дед мой медаль получил. Я вам её сейчас покажу.

При слабом мерцании масляного светильника медаль переходила из рук в руки. На одной её стороне были изображены корабли среди бушующих волн и блеска молний, а на другой - славянской вязью была выгравирована надпись: «Небываемое бывает».

- Золотые слова, - с восхищением говорил Григорий, - чтоб на рыбачьих лодках да военные корабли полонять! У прочих народов подобного случая быть никак не могло. А у нас, выходит, бывает.

После таких бесед Каховский нескоро засыпал в своей маленькой тёмной спальне. В его воображении проносились картины грандиозных бита и великолепные подвиги овеянных славой героев.