На исходе ночи, поеживаясь и сутулясь, брел он домой. В темноте угадывалась дорога. Вся в огненных светлячках, она уходила от завода за сопку, к водонапорной. Беспрерывные вереницы огней плыли во мраке взад и вперед. Это светились фары машин: шоферы работали.

Дома Ковальчук снял мокрый плащ и, прикрыв настольную лампу газетой, прилег на диван. В комнате повис полумрак. Тяжелое ощущение одиночества вдруг охватило Ковальчука...

Кажется, все было недавно: и студенческая пора, и первые месяцы супружеской жизни... Было! Как - то вечером Варя прибежала из Дома культуры взволнованная, с сияющими глазами. Подкинула шляпку под потолок.

- Пляши! Меня приглашают в профессиональный ансамбль!

Тогда он не понял ее энтузиазма: а как же учеба?

- Заниматься придется ночами, - объявила она. - Справлюсь.

И не справилась. Вернее, не захотела справляться. Уж очень увлеклась, верила, что призвание ее - балет, а строительный институт - случайность. Ушла с последнего курса... Что он мог сделать? Убеждать? Пробовал... Однажды сказал напрямик: «К балету готовятся с детства. У тебя школы нет. И есть ли талант, неизвестно». Варя даже вскрикнула и прижала ладонь к щеке, как от ушиба: «Если не веришь в то, чем я живу, какой ты мне муж?!»

После окончания института Ковальчук получил направление на Урал. Как поступить, обсуждали долго и мирно. Решили: пока поедет он один, устроится, выяснит, не будет ли для нее работы в Уральском ансамбле.

Так он и жил с год - ни холостой, ни женатый. Варя писала восторженные письма о том, как ценят ее в коллективе. Однажды сообщила с радостью: представляется возможность стажироваться в балетной труппе. И тогда он не выдержал, написал категорически, зло: «Или я, или танцы». Варя ответила телеграммой, в которой было одно слово: «Искусство»... Оставшись одиноким, Ковальчук последние годы жил как - то неустроенно, словно на бивуаке.

Он закрыл глаза и долго слушал, как беснуется ветер...

Очнулся на рассвете. Настольная лампа, все еще прикрытая газетой, горела. Поднялся с дивана, вскипятил чай. Потом старательно брился перед маленьким зеркальцем, всматриваясь в свое отражение. Лицо - так себе, ординарное; высокий, пожалуй, слишком высокий лоб; вьющиеся волосы, в которых, если внимательно приглядеться, заметишь сединки... Варя говорила когда - то, что у него красивая шевелюра...

Ковальчук вышел на улицу. Ночью дождь перестал, небо было ясное и холодное. Морозец накрепко сковал землю, и дорога искрилась от инея и крошечных льдинок. Поселок проснулся и шумел, как шумят только строящиеся города. Где - то стучали по жести, визжала механическая пила, на лесах покрикивали прорабы.

Ковальчук любил эти утренние часы, полные хлопот, беспокойства. В трест он обычно являлся рано: не отступал от правил, установленных Москалевым. На этот раз Любовь Михайловна опередила. Поздоровавшись, прошла за ним в кабинет и, когда Ковальчук сел, положила на стол бумажку.

- Одну минуточку. - Он снял телефонную трубку.

Раньше всего следовало выяснить, исправлен ли трубопровод. Оказалось, что работы подходят к концу. Он удовлетворенно вздохнул и взял со стола бумажку. Это было заявление о расчете «по семейным обстоятельствам».

- Мужа перевели в Оловянную, - пояснила Любовь Михайловна.

- Дождемся Москалева...

- Москалев вернется через месяц, а я ждать не могу, - спокойно возразила она. - Муж там, я здесь. Это не жизнь.

- А если Москалев спросит: по какому праву я уволил его личного секретаря?

- Секретарша другая найдется. А семья есть семья.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.