Не тронь моих кругов. Архимед из Сиракуз

Еще не вполне стемнело, когда карета с задернутыми на окнах сторами подкатила к зданию у Цепного моста. Кибальчич узнал печально знаменитое здание, глухой двор за железными решетчатыми воротами, стоило лишь жандарму распахнуть перед ним дверцу. Все это было уже пережито однажды, лет пять или шесть тому: темная карета, два скрипучих жандарма, внезапно смолкший цокот подков, тяжелый лязг замка на воротах...

Часовой у подъезда в глубине двора сделал «на караул»; тяжело затворилась громоздкая, темного дуба дверь, голубой поручик вышел навстречу, и два голубых мундира с обнаженными саблями замерли по бокам как эскорт. Ритуал сохранялся неизменным, в первородной чистоте и торжественности, долженствуя внушать трепет заблудшей душе, но прежде, лет пять или шесть тому, впечатлял неизмеримо сильнее. Ему было двадцать два года, когда он впервые приобщился к сей обители голубых мундиров.

Ему и в голову тогда не пришло — не могло прийти! — отказать товарищу по курсу, когда тот принес к нему чемодан на сохранение; о содержимом чемодана он узнал уже в участке. Как смешон был он там в своем возмущении! Но сейчас не время для воспоминаний... Даже на то не имел он времени, чтобы понять, каким образом открыто его настоящее имя, столь надежно, казалось, спрятанное под личиной аккерманского мещанина.

Среднего роста, по обыкновению бледный и невозмутимый, шел он длинными коридорами под конвоем голубых провожатых, под присмотром голубых часовых, пока перед ним не отворили дверь и он не увидал за столом еще голубой мундир чином повыше.

Спиною к двери, ссутулясь, сидел человек в казенной одежде.

— Обернитесь!— приказал жандарм за столом.— Вам знаком господин Кибальчич?

Тот, сутулый, нервно обернулся — и Кибальчич узнал нездоровое, прыщеватое лицо Рысакова.

— Не знаю, не знаю его фамилии,— захлебываясь, проговорил Рысаков,— мне он известен как Техник, я уже говорил; в субботу, в канун покушения, он ездил с нами для пробы снаряда...

2

Этого юношу он встречал дважды: первый раз в конспиративной квартире на Тележной, когда объяснял устройство снарядов, и второй раз действительно в субботу, накануне 1 марта; они ездили куда-то за Смольный, чтобы испробовать снаряды, начиненные на этот случай песком взамен гремучего студня: необходимо было убедиться в пригодности запала.

В день покушения он не видел его, как не видел и самого покушения, и только уже впоследствии из рассказов узнал, что этому юноше выпала заметная роль в деле. Чересчур заметная, можно было утверждать теперь, непосильная роль.

Картину покушения он смог восстановить по рассказам достаточно ясно, чтобы представить себе, как все происходило. Сам же он лишь передал снаряды, которые лихорадочно готовил весь вечер и ночь напролет (нелепый арест Желябова заставил переменить планы и поторопиться).

Всю ночь, не разгибаясь, он провел на квартире у Вознесенского моста. К утру все было готово. Он передал снаряды Перовской, и она, поблагодарив, попросила его уйти домой; его задача была выполнена. Но он не послушал совета, и вовсе не потому, что сомневался в качестве своих изделий. Уйти оказалось свыше его сил, несмотря на бессонную ночь и вопреки общепризнанным свойствам его характера. (Его принимали за человека апатичного, сонливого; трудно было разобрать, когда он весел, когда грустен, глядя на тонкое лицо с не го скорбной, не то презрительной полуулыбкой.)

День был яркий; стучала по панели капель. Зазябшие за зиму петербуржцы с наслаждением подставляли бока весеннему солнцу.

Не удаляясь слишком от назначенного к покушению места, он бесцельно бродил по Невскому. Условленный час давно минул. Решив, что действие — который уже раз! — не состоялось, он отправился наконец к себе, когда внезапно раздался глухой хлопок — звук отдаленного выстрела... или разрыва.

Этот звук донесся явственно до праздной, благодушно настроенной толпы... Шумливая, она вдруг притихла. Люди по привычке вынимали из карманов часы, удивляясь, уж не пушка ли это Петропавловской крепости, возвещавшая полдень, пальнула не вовремя. Но стрелки показывали половину третьего; а такой же, как прежде, хлопок повторился. И встревоженная толпа рванулась, хлынула на этот звук, мигом потеряв свое благодушие; ей навстречу летел слух — государя, государя императора убили!

3

Из кабинета следователя его отвели в камеру.

Снова тянулись длинные коридоры и голубели в их полумраке мундиры. Железная дверь из толстых прутьев, возле нее часовой с ключом. За нею тупичок, глухая стена слева, а справа четыре остекленные двери. И еще часовой вышагивает мимо них, заглядывая на ходу в камеры.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.