Самая непринужденная, откровенная и содержательная беседа начинается тогда, когда собираются бывшие однокашники. Здесь ни у кого нет отчества, есть только имена — Мишка, Гришка, Витька, Галка. Здесь нет званий, должностей, заслуг и регалий — все равны. Как в бане. Упаси бог кому-нибудь в такой компании зазнаться! Засмеют, ударят по носу морально и прижмут еще физически. Итак, собрались однокашники. С того времени, как они в последний раз тряслись на экзаменах, прошло всего несколько лет, и сегодня самой солидной должностью может похвастаться Гришка Федоров — он председатель сельсовета; самым большим чином — Женька Бурнин, лейтенант милиции, и самой почетной наградой — хирург Петька Захаркин, обладатель медали «За спасение утопающих».

— Ребята,— сказал Гришка,— наша честь поставлена на карту. Жителям нашего населенного пункта вообще и нам в частности нанесена увесистая пощечина.

— Кто же это сделал? — подскочив на стуле, воскликнул милиционер Женька.

— Сейчас все будет ясно,— сказал Гришка.— Я не буду томить высокое собрание. Сегодня утром останавливает меня соседка Прасковья Ивановна и просит прочитать ей письмо от племянника, так как она разбила очки. Помните Костю Ежевикина? Так он приезжает.

— Ну и что? — недоуменно спросил милиционер Женька.— Прикажешь по этому поводу организовать почетный караул?

— Кстати,— сказал Петька,— он окончил свое театральное училище, кто знает?

— Да, да,— обрадовалась завклубом Симка-Серафимка,— ведь он артист! Он даже в кино снимался, мне кто-то рассказывал. Вот здорово, пригласим его в наш клуб!

— Погодите. — Гришка поморщился.— Что за восторги? Можно подумать, что в село Кашурино приезжает Рыбников... Послушайте-ка, что пишет наш приятель: «...возникла возможность на недельку приехать. Приеду уже не как студент, тетушка Прасковья, а как артист, известный в широких кинокругах, со своим творческим почерком. Впрочем, я не удивлюсь, если в вашей глухомани о моем творчестве никто и не слыхивал: свиноферма, несмотря на свою полезность, очень далека от искусства...».

— Ну и дворняга же! — возмутился Женька.— Всех облаял! Он всегда был хвастун, но чтобы так...

— Товарищи, прошу понять: нам оказывают честь,— сказал Гришка.— Устав от суеты, к нам приезжает гость, известный в кинокругах. Он обеспокоен тем обстоятельством, что хрюканье поросят в нашей деревенской глуши помешало нам как следует изучить его творчество. Дорогого гостя нужно успокоить. Он должен увидеть, что кашуринцы любят киноискусство и ценят лучших его представителей. Костя приезжает послезавтра, и нам необходимо...

Не успел Костя Ежевикин, выйдя из вагона, удивиться небывалой толпе на полустанке, как у него вырвали чемоданы и в освободившиеся руки сунули огромный букет цветов. Затем на Костю обрушилась десятибалльная волна земляное. Его обнимали, тискали, мяли, жали, давили, что-то кричали в уши и дружески били под ребра, причем все Костины попытки освободиться были тщетны. Наконец, задыхающегося и полуживого, его довольно бесцеремонно втащили на деревянный помост. Здесь ему помогли стащить с головы намертво продавленную шляпу, переправили со спины на грудь галстук, взяли из рук охапку прутьев, пять минут назад бывших цветами, и потрясенный Костя увидел над толпой огромный транспарант:

«ГОРЯЧИЙ ПРИВЕТ ГОРДОСТИ НАШЕГО СЕЛА — ЗАМЕЧАТЕЛЬНОМУ АРТИСТУ КОНСТАНТИНУ СИДОРОВИЧУ ЕЖЕВИКИНУ!»

Оглушенный и ошеломленный оказанной ему честью, Костя все же быстро сориентировался: сказались профессиональные навыки. Он принял позу народного трибуна и лишь раскрыл рот, чтобы произнести простое и величественное «спасибо, земляки», как его потрясло громоподобное:

— Знаменитому земляку — ур-ра! Костя широко улыбнулся, вновь принял позу трибуна, но тут его неожиданно дернули за ногу, и он, взвизгнув, полетел вниз с помоста. Но упасть ему не дали. Десятки рук мгновенно превратились в живую пружину, и под приветственные клики толпы Костя полетел в воздух. Уже через минуту он сообразил, что это древнее выражение человеческой признательности — весьма сомнительное удовольствие. Сначала Костя вежливо просил, потом начал умолять, а когда ему показалось, что с него сползают брюки,— завопил. Его спас Женька, который подхватил Костю за ворот пиджака и, как мешок с отрубями, втащил на помост.

— Ребята,— задыхаясь, начал Костя,— я очень благодарен, я счастлив, но...

— Товарищи! — закричал в микрофон Гришка,— Только что наш знаменитый гость сказал, что он счастлив ступить на родную землю. Ур-ра Ежевикину!

— Не надо! — пискнул Костя, но было поздно. Его снова дернули за ногу, и со сдавленным криком он полетел вниз. Когда дорогого гостя повели домой, он был совершенно выпотрошен и походил на захудалое воронье пугало. Обеими руками он цепко держался за свои брюки и как-то странно переступал левой ногой.

К дому Костиной тетки тянулась грандиозная стометровая очередь мальчишек и девчонок. Несколько дружинников наводили порядок.

— Это за автографами,— разъяснил Гришка.— Сегодня по графику получает только наше село. А с шести утра придут из соседних деревень.

— Но ведь я,— возмутился Костя,— должен буду давать автографы с утра до ночи!

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.