...Он сдал свои вещи под расписку дежурному офицеру, переоделся в казенное платье и потребовал бумаги.

Камера была просторная. Кровать у стены, стол, стул. Здесь можно было славно поработать, если бы его оставили в покое. Но двое провожатых не сводили с него глаз; они окаменели возле двери, как атланты у парадных петербургских подъездов. Это было неожиданным отступлением от запомнившейся процедуры: прежде за ним наблюдали по старинке, из коридора... теперь же он государственный преступник!

Ну что ж, бог с ними! Он измерил шагами камеру — шесть шагов в длину, три в ширину — и, оторвав пуговицу от халата, принялся чертить ею на окрашенной охрой стене.

У него, Николая Иванова Кибальчича, бывшего студента, обвиняемого в соучастии по делу о покушении на жизнь Его Величества Государя Императора, то есть в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 241 и 249 Уложения о наказаниях,— у него оставалось слишком мало времени, чтобы ждать.

Всю жизнь ему не хватало времени.

Голова его вечно была полна проектов и комбинаций, но самое их обилие мешало остановиться на чем-нибудь определенном. Постоянно он отвлекался в сторону, с любовью обдумывая и видоизменяя замысел, разрабатывая какие-то новые детали и не спеша к практическому осуществлению...

Занятый подготовкой снаряда, одну за другой он отбрасывал его схемы, придумывал все новые приспособления, без конца менял их, улучшал: его увлекал самый процесс поисков, и если бы от него не потребовали снарядов к 1 марта, он не остановился бы и на последнем, весьма совершенном типе. Он поскромничал, сказав следователю, что старался идти в ногу с наукой,— он шел впереди, и будущим историкам еще предстояло признать это. Народовольческая техника обогнала даже западноевропейскую; бомбы, приготовленные Кибальчичем для 1 марта, были настоящим новым словом в этой области.

Если бы обстоятельства сложились иначе, ту изобретательность, которую он приложил к метательным снарядам, он, конечно, употребил бы на изучение промыслов, на улучшение способов обработки земли... Но он занялся такой наукой, которая помогла ему и его товарищам приложить свои силы для революции — самым выгодным, по их мнению, образом. И хотя эта деятельность представлялась им временной, остальное откладывалось, связывалось с не совсем определенным будущим.

Оттолкнувшись от стены, он вновь принимался ходить по камере и опять царапал пуговицей стену. Странная работа поглотила его. Щелчок замка заставил вздрогнуть. Он недовольно взглянул на застывших у двери жандармов: казалось, он забыл о своем положении.

Жандармский поручик ввел в камеру незнакомого господина.

4

Господин носил черный сюртучок, крахмальное белье, галстук и вообще имел вид европейский. С благожелательной улыбкой протянул он Кибальчичу руку и нараспев представился:

— Присяжный поверенный Герард, назначен для ведения защиты по вашему делу.

Кибальчич встрепенулся, пожал протянутую руку.

— У меня к вам просьба, господин...

— Герард,— подсказал присяжный поверенный.— Чем могу служить?

— Прошу посодействовать в получении писчей бумаги,— сказал Кибальчич.

— У вас заявление? Я почту своим долгом!..

Приговор, разумеется, был предрешен. При сложившихся обстоятельствах кто в силах повлиять на него?! Но поддержать подзащитного, облегчить, быть может, последние страдания...

— Речь идет о деле, не имеющем касательства к настоящему процессу,— медленно проговорил Кибальчич.— Видите ли, господин Герард...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.