Труднее всего было просыпаться.

Всякий раз, принимая пробуждение как последнее, все-таки... все-таки... не силой воли, нет, не желанием жить, нет, а просто по привычке Мария Сергеевна Тропинина вылезала из-под тяжелого армейского полушубка, лежащего поверх одеяла, умывалась из железного, в наплывах льда умывальника и двигалась по комнате, где на потолке, на стенах, на подоконнике настыл лед, и не было сил сколоть его и привести жилище в порядок.

В эти блокадные дни пришла весна, грело солнце, не по-ленинградски яркое и участливое. Единственное окно в комнате выходило на восход, и Мария Сергеевна подставляла заоконному солнцу лицо, отчего, как она полагала, щеки ее становились румяными.

Потом она завтракала, одевалась, запоясывала полушубок широким ремнем, на котором висел револьвер в лаковой кобуре, натягивала шапку-ушанку и, прежде чем выйти на улицу, стучала в соседнюю квартиру, где жил профессор Никандр Иванович Макуха, чтобы узнать, жив ли он.

Обычно профессор не откликался на ее стук. Мария Сергеевна без спроса входила в просторную, как учреждение, квартиру, и Никандр Иванович, лежа на кровати, скрипел из-под одеяла:

– Живой, Мария Сергеевна, живой. И нередко прибавлял при этом:

– Во всяком случае, я так думаю.

На тумбочке она оставляла ему ломтик хлеба из своего пайка – твердый, ровный, как выпиленный из туфа.

– За какие грехи мне, Мария Сергеевна? Убей господь, не припомню. А иногда с вялой веселостью интересовался:

– Марии Сергеевна, вы состоите милиционером, а не продавцом в булочной? Я могу предположить, что вам выдают дополнительный паек. Но мне-то – за какие грехи?

В добрые довоенные времена профессор Никандр Иванович Макуха изучал крылья бабочек, был непререкаемым авторитетом в Европе и Америке, и однажды Мария Сергеевна спросила: зачем ему бабочкины крылья? И тут же испугалась, что своим вопросом обидела старика, и стала говорить, что, как она понимает, изучение нужно для того, чтобы крепить мощь нашего воздушного флота, и она, как член Осоавиахима... Профессор не обиделся. Долго, с задумчивым воодушевлением он объяснял, что исследует не только крылья бабочек, но и стрекоз и даже божьих коровок... И что, пожалуй, трудно сразу выявить те благодатные последствия, которые даст это исследование.

Сегодня он не откликнулся на ее шаги. Мария Сергеевна подумала, не умер ли он, и остановилась у кровати старика.

Он подал из-под одеяла далекий голос:

– Мария Сергеевна, простите... Вижу сон...

Она оставила брусок хлеба на тумбочке рядом с кроватью и вышла на улицу из этого холодного, как ледник, дома.

Грело солнце. Сияли сосульки.

Белый, в черных проемах прорубей, полыхал снег на Неве.

Мария Сергеевна прислонилась спиной к стене, прикрыла глаза, слыша красное солнце под веками. Лицо ее, почти как загаром, покрыла еле заметная розоватая корочка тепла.

Она очнулась от резких, рубящих шагов.

Шли матросы.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 14
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.