На ошибках учатся

...Хорошо еще, что никому не пришло в голову обвинить Марину Соломатову в том, что она намерена родить, дабы помочь мужу «уклониться от выполнения гражданского долга».

«В 4.00 27 июля 1986 г. сотрудниками 1-го о/м г. Москвы в комнате общежития Московского института народного хозяйства были задержаны студенты Зограбян, Корнаев, Насиров. На окурке и марле, изъятых у Зограбяна Т. Н., и в смывах с лица и рук Насирова А. А. обнаружены следы вещества гашиш. Медицинским освидетельствованием всех троих установлены признаки после наркотического опьянения».

Подписанное районным прокурором, это письмо не было ни первым, ни последним в адрес Плехановского института относительно «троицы наркоманов».

Самое первое пришло из отделения милиции, в которое той летней ночью были доставлены ребята. Отчислили их, само собой, в мгновение ока, сразу после прочтения бумаги.

Наркоманов — вот из стен альма-матер. Все верно. В том смысле, что — вон. А вот как насчет доказательств?

Ни с одним из трех не переговорили. Минуты не нашлось, чтобы побеседовать со студентами. Пусть гневно, но спросить: как такое могло случиться? Или самим задуматься: что произошло? С отличником учебы Зограбяном. С кандидатом в члены КПСС, командиром оперотряда Корнаевым. С окончившим школу с золотой медалью Насировым.

Рубанули сплеча. И стояли на своем с завидным упорством. Даже после того, как ребята рассказали, что их шантажировали. После того, как вымогавший у них взятку проходимец получил свои 4 года. (На суде выяснилось: обыск в общежитии происходил без всяких санкций; пепельница с окурком вещественным доказательством не является, так как изъята в отсутствии понятых; загадочное «серое вещество в кульке» обернулось чаем грузинским, 2-й сорт; «протокол изъятия марли в 1-м отделении милиции утерян» и т. п.)

После того, как Управление уголовного розыска установило, что «направление заместителем начальника 1-го о/м Ерохиным А. Н. информации по месту учебы произведено необоснованно».

После того, наконец, как «постановление бывшего заместителя начальника 1-го о/м майора милиции Голованова Н. И. о привлечении Зограбяна и Корнаева к административной ответственности отменено и им принесены извинения»

и в МИНХ пришло официальное письмо, отзывающее «липу» из милиции...

Так вот, после всего этого в институте крепко призадумались и решили защищать... честь мундира. А посему не зарегистрировали в канцелярии оправдывающее ребят контрписьмо — ему нашлось место в столе юрисконсульта вуза.

Зато из прокуратуры «пришло» (не почтой, а с помощью спецгонца) письмо, дублирующее бумагу из отделения («В 4.00...» и т. д.), и прокурорской подписью под ним, как щитом, парировали в МИНХе материнские мольбы и вполне обоснованные рекомендации куратора курса, присутствовавшей на суде, о восстановлении оговоренных...

Почему так случается, что веры одной-единственной бумажке бывает больше, чем слезам и словам ничем себя покуда не запятнавших людей?

Отчего так спешно и безоговорочно доверяем мы наветам, пусть даже и украшенным круглой печатью? Что за преклонение перед официальным бланком? Почему слова машинописные так магически действуют на нас, что живой голос словно бы и не слышен становится?

Разве есть у кого-либо право решать судьбу коллеги или тем паче подопечного, не задав ему ни единого вопроса? Не попытавшись разобраться, что к чему?

Почему охотнее мы разворачиваем палец вниз? Конечно, вопрос вроде не гладиаторской жизни, а всего лишь... А чего, собственно? Сломленного бедой человека втоптать в грязь проще, попранному достоинству доверия меньше, сперва надо «отмыться»... Будущность одного-двух людей для бюрократа, привыкшего воспринимать фамилии в списке записанных на прием как некий перечень досадных, назойливых помех, — сущая безделица!

Значит, вопрос не в судьбе отдельных людей, а в утрате нравственных устоев, делающих человека таким, каким он быть обязан, — честным к другим. И к себе.

Если презумпция невиновности не превратится из понятия абстрактно-юридического в категорию нравственно-утилитарную, если этот гуманный принцип не ляжет краеугольным камнем нашей морали, то бедам повторяться. Будут множиться ошибки. И каждая из них не просто покалеченная судьба, разочарование в идеалах, но и возведение в квадрат хамства и цинизма всех уверовавших в свою непогрешимость и всесилие бюрократического подхода к человеку, еще один аргумент в поддержку тезиса о том, что существуют, мол, две правды.

Наверное, перестраховочное решение (пусть речь идет всего-навсего о чьей-то карьере) подобно неправильному диагнозу. Оно, такое решение, может спровоцировать новый недуг, позволит запустить существующий, и в итоге преступно.

Врач не имеет права на ошибку. Несет за нее юридическую ответственность в конце концов. А руководитель? Администратор? Профсоюзный деятель? Комсомольский вожак?