На границе, у реки

Наблюдая за этой сценой, я уже не удивлялся, так как знал, что старпом, отдавший службе на катерах больше пятнадцати лет, болезненно воспринимал любое проявление нечистоплотности на корабле. Он успокаивался только тогда, когда его 162-й сверкал чистотой от носа до кормы. Перепелица любит повторять ставшую на базе крылатой фразу: «Корабль может позволить себе небрежность во внешности только в бою, до и после корабль должен сиять, как паркет в Эрмитаже».

Полевой телефон, связывающий со штабом и установленный прямо у причальной стенки, звонил в то утро редко и вяло. И вдруг, словно сбросив с себя оцепенение, взорвался пронзительным непрерывным зуммером, заставив дежурного вздрогнуть от неожиданности.

— ... Да ... Есть ... Понятно...

Так в 9 часов 18 минут был передан приказ начальника штаба, следуя которому звено Беленко должно было срочно идти в район полигона. Дальнейшие распоряжения звено получит на месте по радиосвязи.

Все дела в сторону. Еще не убраны сходни, но уже ревут двигатели, вспенивая воду вдоль бортов. На боевых постах идет проверка аппаратуры и приборов. Никому из экипажа пока неведомо, что предстоит катерам на полигоне, но порядок незыблем: перед походом все должно быть в рабочем состоянии — машины, системы управления огнем, артиллерийские установки, даже аппаратура ночного видения, хотя до сумерек еще далеко.

Спустя считанные минуты поело получения приказа корабли один за другим отваливают от стенки и уходят по реке. Основное русло Дуная в эти часы напоминает оживленную городскую трассу. Навстречу несутся крылатые «Кометы», ползут неуклюжие баржи, плавучие краны, катера всех мастей. С одного из толкачей вдруг доносится протяжный гудок. Беленко улыбается, выходит на палубу, машет рукой. Объясняет:

— Старый знакомый. Как-то заклинило у них руль, понесло к чужому берегу. Ну, а мы мимо шли. Помогли, конечно, взяли на буксир, а потом и ремонт вместе сделали.

Он не договаривает, что случилось это в штормовую погоду, ночью, когда уже одно только сближение с терпящим аварию судном было немалым риском.

...На подходе к полигону радист принял радиограмму, смысл которой сводился к тому, что звену предстояло скрытно подойти к квадрату 7, обнаружить цели и уничтожить их огнем кормовых артиллерийских установок. Все просто и как будто ясно. Но не сказано, каким маршрутом идти, сколько этих самых целей и где они хотя бы приблизительно находятся. Квадрат 7 — это не садовый участок, а район в несколько квадратных километров. Острова, несколько проток, плавни. Где там искать цели?

Задраены люки, переборки. Заняли свои места комендоры, укрытые бронированным колпаком орудийной башни. Заработали локационные системы. Снаружи, на сигнальном мостике, остался лишь Олег Беличенко, от которого зависит сейчас очень многое. Какими бы совершенными ни были средства опознавания, мишени, да еще если они установлены на берегу, обнаружить радарами не всегда удается, острый глаз сигнальщика, просеивающий горизонт сектор за сектором, заменить чем-либо пока трудно.

В нужный квадрат два пути — русло реки, растекающееся в широкое устье, и узкий, мелководный рукав. По руслу трем катерам пройти незамеченными — дело почти невозможное. Как бы мы ни прижимались к берегу, расходящиеся веером буруны за кормой выдадут катера. Беленко морщит лоб в раздумье… Звено ждет его решения. А что, если пройти через рукав? Последние дни ветер был с моря и шли дожди, уровень воды в реке поднялся. Да и много ли надо легким катерам.

— Передай остальным, — командир делает паузу, Беличенко ждет, — идем в рукав. Следовать строго за мной...

Неведомо когда пробил Дунай, спешащий к морю, множество узких, напоминающих горные серпантины проходов. В иные жаркие месяцы они мелеют до такой степени, что большинство из них можно перейти вброд. И тогда обнажает река закоряженные илистые ямы, бурлящие зазевавшимися мальками, старые, проржавевшие якоря, полусгнившие остовы рыбацких барок. Сейчас все это скрыто водой. Надежно ли?

За спиной командира непрерывно отсчитывает деления прибор, измеряющий глубину. Мы стараемся идти по самой середине протоки. И все же время от времени цепляем антенной за ветви деревьев, свесивших над водой тяжелые от ночного дождя кроны. Протока резко сворачивает влево, и катер стопорит машины, а потом отрабатывают задний ход.

Из машинного отделения появляется старшина команды мотористов гвардии мичман Федор Браила.

— Командир, двигатели не жалеем, долго еще так ползти будем? Как танго танцуем — два шага вперед, шаг назад, честное слово...

— Отставить, Федор Иванович, жалобы. Так надо. — Беленко даже не поворачивает головы, все его внимание — на протоке. Браила вздыхает, молча скрывается в утробе корабля. Мне немного жаль мичмана, он с такой нежностью обхаживает свои дизели. Команда мотористов арткатера считается одной из лучших на флоте, хранит у себя в машинном приз командующего флотом, полученный по итогам года, — высокая честь.

Понимаю замысел Беленко, Протока выведет звено прямо к широкому проливу, разделяющему острова. С пролива острова как на ладони. К тому же там достаточно пространства для маневра.

Глубина близка к критической.

Неужели расчет Беленко не оправдается? Я вижу, как нервничает Перепелица, еще бы, вести катер, зная, что всего 10 — 15 сантиметров отделяют корпус корабля от дна! О чувствах самого командира можно догадываться только по плотно сжатым губам и неморгающему взгляду.