Есть два Дуная. Первый я открыл для себя, идя по реке на белоснежном комфортабельном красавце теплоходе, под звуки модного в ту пору шлягера, которые лились над палубами из мощных динамиков. Река тогда казалась величаво томной, изнеженной, почти бесплотной под могучим торсом теплохода. Правый берег мало чем отличался от левого — округлые шапки ив, белые проплешины песчаных откосов. Порой мы любовались сверху на подмытые водой сплетения корневищ, издали казавшиеся упавшими вороньими гнездами, или считали тянущиеся навстречу баржи. Словом, река оставила ощущение тихой дороги, одинаково красивой и солнечной.

Но случилось, что по той же реке мы неслись потом, держась за леера, окаймляющие дрожащую от напряжения палубу военного корабля. Волны захлестывали нос, доставали брызгами до сигнального мостика. «Ровные» берега внезапно расступались, пропуская наш корабль под аркой зелени в тихий, узкий рукав, нависая угрожающей массой над самыми бортами. Мы вписывались на развороте в эллипс залива, оставляя под днищем десять спасительных сантиметров воды, отделявших корпус от желтого, как дыня, ила. И командир отсчитывал пеленг до цели, маячившей на гребне далекого берега. А потом мы шли ночью на «самом малом», прижимаясь к фиолетово-черной береговой тени, без огней, чтобы нас не засек «противник». И слушали реку, невольно вздрагивая при каждом всплеске.

Тогда я понял, что одна и та же река бывает разной и должна быть такой. Потому что река — не только водное русло определенной протяженности, ширины и скорости течения. Все зависит от состояния людей. Для большинства из нас Дунай — просто река, соединяющая берега европейских стран, и лишь для немногих это пограничный рубеж, за неприкосновенность и покой которого они ответственны.

Но что же это все-таки за категория такая — артиллерийские катера, сохранившие статус необходимых боевых единиц в наше время атомоходов и авианесущих крейсеров?

Время и опыт — лучшие из конструкторов. Немало всякого рода военных кораблей несло службу на Дунае только за последний век — мощные мониторы, миноносцы, тральщики и легкие эсминцы, сторожевые и торпедные катера, тендеры и мотоботы. История сохранила добрую память о всех, ибо боевые задачи, на них возлагавшиеся, они решали в полную меру своих возможностей. Но наиболее приемлемым, оптимальным военным кораблем речной прописки был признан маневренный, отлично вооруженный, быстроходный, надежно защищенный броней артиллерийский катер. Эти небольшие по размеру суда унаследовали в своей конструкции и оснащении лучшие черты их предшественников — бронекатеров военной поры, а их гвардейские экипажи — немеркнущие традиции моряков-катерников. Хотя в настоящее время дунайской флотилии нет, но традиции моряков-дунайцев живы и сегодня.

...Плотно прижавшись друг к другу бортами, артиллерийские катера стояли у причала, как солдаты, в одну шеренгу, уткнувшись носами в берег. Низкие борта, невысокие надстройки, полусферы носовых артустановок, зачехленные глазницы прожекторов, вздернутые к небу стволы зениток, серые, под цвет осенней воды, корпуса. В их облике все пропорционально, строго, предельно экономно. Каждая скоба, каждый кранец, каждый квадратный дециметр палубы — для практических нужд, для совершенно определенных целей. Запас жизненного пространства — минимальный, зато во всем ощущаются высочайшая прочность, скрытая мощь.

Мы медленно идем по причалу. Мой спутник — бывший дунаец, Герой Советского Союза Константин Иванович Воробьев, капитан I ранга в отставке. Он приехал издалека. Будет встречаться с экипажами, рассказывать о пережитом. Но для начала решил пройти по памятным ему местам, вспомнить... Воробьев прислоняется плечом к дереву, расстегивает китель.

— Нам тогда бы такие...

«Тогда» — это под Сталинградом, где лейтенант Воробьев принял под командование бронекатер под номером 33, вооруженный двумя взятыми из музея пушками калибра 76 миллиметров каждая и пулеметами. «Тогда» — это под Новороссийском, Керчью и потом здесь, на Дунае. Впрочем, тогда шла война, катерники были на самом ее острие, и корабли, как и люди, гибли в беспримерных по дерзости атаках, в десантных операциях, под артиллерийскими, минометными обстрелами. Гибли, но высоко держали свои гвардейские вымпелы и отважно вершили трудную военную работу.

В августе 1944 года Воробьев с первым отрядом бронекатеров ворвался из Черного моря в устье Дуная. Начался беспримерный поход по пылающей огнем реке в самую сердцевину Европы. Путь длиной более чем в две тысячи километров через Болгарию, Румынию, Югославию, Венгрию, Чехословакию, Австрию. 237 дней длился дунайский поход, и каждый день отмечен в памяти ветеранов флотилии своим счетом: челночными десантами, борьбой с минами, артиллерийскими поединками с кораблями и батареями врага, штурмами портов, единоборством с гитлеровскими самолетами...

...Мы ждем 162-й, который должен подойти вот-вот. Экипаж артиллерийского катера с бортовым номером 162 — лидер социалистического соревнования среди личного состава, давно носит звание «отличного». Не терпится познакомиться и с его командиром гвардии капитаном-лейтенантом Беленко, о котором немало наслышаны. По отзывам командования, командир 162-го, он же командир звена катеров, — офицер высокой военной культуры, эрудированный специалист, прекрасно знающий тонкости и речного флотоводства. Сейчас арткатер Беленко идет на базу из района, где выполнял учебную задачу.

Вспоминаю рассказ флагманского артиллериста о последних стрельбах, где отличился экипаж 162-го. Звено арткатеров под командованием Беленко должно было выйти на рубеж атаки и открыть огонь из носовых орудий по двум замаскированным целям. Дистанция почти максимальная, и руководитель учений рассчитывал, что работы хватит комендорам всех трех кораблей. В атаку выходили уступом, стрельбу договорились открывать, только достигнув определенной отметки. Первым достиг отметки и открыл огонь командирский катер Беленко... Двум идущим следом стрелять было уже не по чему, на месте мишеней дымились останки деревянных щитов.

162-й, сделав полукруг, вписался в строй кораблей, застывших у стенки причала. По-мальчишески легко взбежав по трапу, Беленко остановился, окинул взглядом свой катер, удовлетворенно кивнул, видимо, оставшись довольным швартовкой. Среднего роста, обычной комплекции, стали в его глазах я не заметил, напротив. Лицо командира прямо-таки излучало теплоту, и даже усы не делали его строже.

Уже потом, наблюдая за Вадимом Леонидовичем, я понял, что хотя жесткость вообще ему не присуща, он отнюдь не такой уж добрячок, что в иные минуты умеет быть требовательным, скупым на чувства, расчетливым. И пусть по сути своей Беленко — человек добрый, доброта его высшего порядка, он никогда, например, не простит разгильдяйства именно потому, что добр к людям и понимает, какой вред человеку можно нанести, закрыв глаза на проступок.

Помню рассуждения Беленко о его военной профессии:

— Что такое арткатера? Так себе, кораблики, скажете? Нет, катера — это быстроходные плавучие батареи. Они пройдут там, где не сможет пройти большой корабль, их атака, как правило, внезапна для противника. Причем залп катеров — это мощный шквал огня, точного, губительного. А надо, так мы и в море воевать можем... Словом, наше катерное дело — это дерзость, помноженная на точный расчет.

Дерзость... Вспоминаю одну из самых потрясающих по дерзости страниц Великой Отечественной. Это случилось на Дунае. В первые же дни войны, когда немецкие танки рвались к Минску, Киеву, Риге, когда сотни километров нашей территории были уже оккупированы врагом, моряки-дунайцы вместе с пограничниками и красноармейцами местных гарнизонов не только отбили атаки врага, но и провели наступательную операцию, названную «Килия-веке». Высадив десант на румынский берег, они взяли штурмом несколько населенных пунктов, захватили сотни пленных, и только приказ командования заставил наших бойцов спустя несколько дней отступить.

...Утром следующего дня никто еще не знал, что предстоит выход звена в район учений. Поэтому утро начиналось, как обычно, с приборки. Команда в рабочих робах дружно драила палубу (на наш взгляд, и без того чистую), корабельную медь, наводила порядок в кранцах. После чего старпом, гвардии мичман Семен Перепелица прошелся по катеру с «ревизией». Наметанный глаз мичмана заметил пыль на бронекрышках, остальное же было в полном ажуре. Перепелица подозвал гвардии матроса Олега Беличенко, провел пальцем по этим самым крышкам и спросил:

— Все понятно?

— Так точно, товарищ гвардии мичман, все.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.