Крымская весна в Коктебеле дарит ежедневную радость первооткрытий: лиловые водопады глициний, тайну матового полупрозрачного сердолика, дымные лучи солнца, падающие сквозь полог листьев и освещающие зеленым светом розовые чаши пионов. А по ночам в лунном свете таинственно сияет Святая гора, тяжело, темной громадой сутулится Карадаг.

Все, что увидела в ту щедрую крымскую весну, я пережила еще раз в музее Судака на выставке картин художника Бориса Алексеевича Смирнова-Русецкого. Все было то же, но, преображенное взглядом художника, приобрело особую значимость, одушевленность.

«Творчество человека созвучно творчеству природы», — считает Смирнов-Русецкий. Он относится к природе не как покоритель, он ее со-беседник, со-автор, со-трудник. Для Смирнова-Русецкого это не только художническое кредо, но категория этическая, нравственная.

Когда смотришь на полотна В. А. Смирнова-Русецкого или беседуешь с художником, видишь в нем достойного ученика Н. К. Рериха и думаешь, что человек этот сумел остаться на всю жизнь по-настоящему благодарным и преданным учителю и в то же время сохранить свой самостоятельный стиль, свою индивидуальность.

— Я часто думаю о том, как важен для молодого человека, особенно творческой профессии; выбор наставника, того, кто поставит голос, отточит резец, направит кисть. Н. К. Рерих — личность необычайно яркая, властно подчиняющая всех своей самобытностью, и в то же время деликатная, тонкая. Николай Константинович ценил и уважал в человеке самостоятельность мышления и творческую индивидуальность. Он и к природе относился как к людям — самостоятельно осмысливая ее, одушевляя, оживляя натуру. В искусстве ему была интересна не столько первооснова, сколько философское, духовное содержание произведения.

В четырнадцать лет я впервые прочитал маленькую книжечку о творчестве и жизни Н. К. Рериха. Но даже по черно-белым репродукциям в той книжке я сердцем понял картины Рериха. Меня особенно поразило небо: живое, открытое, с облаками, дарящими радость или грозящими бедой; я их старательно и взволнованно перерисовывал.

В 1926 году, когда семья Рерихов приехала в Москву, мне и моим друзьям удалось встретиться с этим замечательным художником, ученым, общественным деятелем. Обращаясь к нам, он говорил, что молодежи Советской страны придется много работать. Относясь к творческому труду как к преобразующему началу, он утверждал: «Ожидайте, что духовные идеалы придут к нам, когда мы умножим качество своего труда. Дисциплина труда должна стать крыльями, а не цепями». Он знал прошлое и настоящее России, предвидел ее ведущую роль в будущем, считал, что дружба России с Индией послужит надежным щитом в борьбе за мир.

И все-таки главным моим учителем оказалась сама жизнь. Двадцатые годы — время революционных преобразований, когда формировалось и мое мировоззрение. Я вспоминаю годы юности как время ненасытной погони за новыми знаниями. Мой интерес к театру, литературе, живописи, музыке в те годы только разгорался. Наверное, от Чюрлениса, творчество которого стало мне очень близко, пришло умение выразить себя и в звуках, и в цвете. В своих первых картинах я пытался показать музыкальность природы: от осеннего увядания к зимней прозрачности. Тогда же возник цикл «Прозрачность», над которым продолжается работа и сегодня, — настолько увлекает меня образ ясности души и мира, открытости мыслей и чувств.

«Рассвет» (1976 г.). Трогательна незащищенность, доверительность первых мартовских дней. Чиста и прозрачна природа; все суетное, незначительное ушло, все дышит ожиданием рассвета. Картина написана пастелью, выдержана в голубовато-серых тонах; кисть мастера изящна и легка.

— Жизнь человека состоит как бы из ступеней, и каждая ведет его к самосовершенствованию, к самопознанию... Картину, наиболее близкую мне самому, я назвал «Ступени»... Между двумя космическими полушариями, озаренными лучами света, восходят ступени, как бы выражающие бесконечность Вселенной. Где-то здесь, на средних звеньях космической лестницы, находимся мы, люди. Отсюда мы видим беспредельность жизни, ее синтез, красоту и гармонию. Здесь, на космических путях, мы трудимся и осознаем себя. «В каждом из нас, — говорил Н. К. Рерих, — живет ощущение космической близости».

Ему всегда были интересны гуманитарные науки, искусство, литература. Но жизнь повернулась по-другому — он стал инженером, преподавал металловедение в МВТУ имени Баумана.

— Я многому научился тогда, от 26 до 36. лет, за десятилетие практического труда. Чувствовал, как во мне шло интенсивное развитие рационального мышления. Искусству отдавал свободное время, уплотнял время за счет сна, отдыха. Такое соединение труда умственного, научного и труда в области искусства, то есть в области чувств, сердца, до сих пор дает мне ощущение гармонии, наполненности счастьем. В свое время мне как молодому ученому были близки искания Циолковского, Вернадского, Чижевского — идеи космизации науки.

Цикл «Космос» родился, конечно, потому, что художник еще и ученый. Так понимать законы гармонии может человек, познавший законы точных наук, основы астрономии. Создавать картины на исторические темы ему помогают основательные знания в области истории, этнографии, природоведения. Страсть к путешествиям породила десятки полотен из цикла «Алтай», «Север». Смирнов-Русецкий прошел и проехал по тем местам, где когда-то бывал его учитель. Ему интересно было взглянуть своими глазами на то, что увидел Н. К. Рерих. Что это? Подражание, соперничество? Нет, собеседование с учителем, содружество сердец.

— Человек всегда остается учеником, даже становясь наставником, учителем для кого-то. Для себя же он всегда ученик, ибо как только человек перестает учиться — у своего учителя, у жизни, у друга, — он гибнет как личность.

В картинах Смирнова-Русецкого радует способность художника по-детски восторженно и первозданно увидеть красоту мира: дождь из соседней тучи, последний луч солнца на белом плече собора. Но поражает в его картинах не сиюминутное впечатление, а тайна вечной гармонии, значительность каждого мига. Особенно интересен цикл «Острова в пространстве». Природа северной России навсегда зачаровала художника; она одаривает его бесконечным рядом ассоциаций, художественных метафор. Острова для него как часть Вселенной — это и галактика, и земля, и сам человек в просторе космического пространства. В картине «Острова мечты» (1978 г.) художник насыщает тему философским звучанием: на Ладожских островах вырастают белокаменные города силуэтами древнерусских башен, куполов, мечетей Востока. Острова мечты, смыкаясь с грядами кучевых облаков, уходят в бесконечность простора, и будто распахивается духовная даль.

Тему философского и лирического пейзажа художник пронес через всю свою жизнь. Были трудные годы индустриализации и коллективизации, когда от поэтов и художников требовалось «отображение момента», раскрытие «темы дня». Суровые ветры эпохи не обошли Смирнова-Русецкого, но он остался верен правде Жизни и правде Искусства, сохранив молодость и открытость души, радостное доверие к человеку.

— Истинная величина художника определяется временем. Успех — одно. Слава в высоком понимании — другое. Чаще всего она не прижизненна. В своем творчестве с годами я все выше оцениваю произведения мирового значения, такие, например, как «Троица» Рублева, «Блудный сын» Рембрандта, полотна Н. К. Рериха. Это самая для меня строгая мера. Задумаешься о них — и становишься скромнее. Выставки, отзывы зрителей важны для художника, но самое главное — работа. С годами научаешься ценить даже малую толику времени: нужно быстрее и больше работать. Требования к самому себе становятся более строгими. Мне все чаще вспоминаются исповедальные слова Н. К. Рериха: «Спросят: как перейти жизнь? — отвечайте: как по струне — бездну: красиво, бережно и стремительно».

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.