Мы — живы…

Стоящий рядом со мной фотокор, по виду скандинав, кивает мне на американку, и... мы следуем ее примеру. Колонна трогается. Прислонясь к башне, я кричу что-то в ухо голубоглазому сержанту, выглядывающему из люка, а скандинав снимает ликующую толпу. Неожиданно машина резко дергается вперед. Стоящая на «корме» Джемма отшатывается к самому краю, неловко взмахивает руками и только каким-то чудом удерживается на «броне». Отскочив к башне, она оглядывается: следом за нами, практически без интервала, грохоча гусеницами, движется БМП. Скуластый парень, сидящий на «носу» машины, узнав во мне своего соотечественника, выпячивает нижнюю челюсть и орет мне что-то непечатное. Я не обижаюсь, он прав: «броня» не игрушка.

На повороте машина сбавляет ход. Первым прыгает скандинав, За ним — Джемма, последним — я. В руки Джеммы тут же летит букет из идущей следом БМП, той самой, под гусеницами которой она едва не оказалась. Джемма смеется и бросает букет в следующую машину, а оттуда к ней летят целых три... Скандинав поворачивается ко мне и, состроив ироничную мину, кивает, как бы говоря: «Вот так-то, брат, женщинам нравятся десантники. Не то что мы с тобой — бумагомаратели». Но и он (впрочем, как и я) готов в этот момент расплыться в идиотской улыбке безотчетной радости и расцеловать и Джемму, и десантников, и девочек-узбечек, подпрыгивающих у обочины.

... — Показуха, — говорит Андрей Винников и, скалясь от боли, смотрит в сероватый потолок. Сегодня в два часа ночи ему сделали операцию. Вроде бы пустяковую — вырезали аппендицит. Но если бы Андрей поступил в госпиталь хотя бы немного позже, исход мог быть самым печальным.

— Все это относится и к Бакыту. — Саша, сосед Андрея по палате, кивает на парня, спящего на койке у окна.

В это трудно поверить, но в жизни бывает и такое. Вечером 5 февраля сильные боли в правой части-живота начались одновременно у двух водителей «КамАЗов» — рядовых Винникова и Абубакирова. Не обращая внимания на боль, и тот, и другой продолжали вести машины. В Уланге застряли — дорога обледенела. С каждым часом боли усиливались. Утром 6 февраля, когда Андрей уже скрипел зубами, замполит, ехавший с ним, вышел на дорогу и стал просить водителей проезжающих мимо БМП и БТР, тех самых, что спешили на термезский митинг, подтолкнуть «КамАЗ» наверх, до Саланга. Но ни одна машина не остановилась. А чуть выше по дороге безуспешно «голосовал» загибающийся от боли Бакыт. Да, вероятно, был приказ — идти, не останавливаясь. И все же...

Только 7 февраля, после обеда, какой-то офицер согласился подтолкнуть «КамАЗ» Винникова своей машиной. Примерно в то же время взяли на буксир и машину Бакыта.

Итак, два дня назад, когда здесь, по эту сторону границы, перемешались речи и улыбки, цветы и транспаранты, по ту сторону корчились от боли два парня. Скрученные банальным аппендицитом, они не вписывались в грандиозную картину всеобщего ликования...

— Да, — кивает мне Андрей Фадеев, — человек у нас — это так, пшик, одни разговоры. Даже на гражданке. Не говоря уже о войне.

Ноги старшего лейтенанта загипсованы — шесть дней назад в районе Пули-Хумри он подорвался на мине.

— Если вы думаете, что, собираясь в Афган, я верил в правоту дела, то вы ошибаетесь. Я прекрасно знал, что эта война не нужна никому. А мне — так уж подавно: я женился за месяц до отправки.

— Вы, наверно, в обиде на фортуну? Ранение в последние дни войны...

Ранение не такое уж сильное. Здесь есть ребята, у кого гораздо больше оснований винить судьбу.

— Если бы только судьбу! — ухмыляется Саша. — Я, например, во многих ранениях, которые получили наши, виню командира батальона... Любимая его поговорка: «Мне не надо, чтобы солдат служил, мне надо, чтобы он мучился». По ночам не давал спать — заставлял по нескольку раз драить машины. А утром идешь колонной по какой-нибудь горной дороге — голова на руль падает. Да еще на лысых шинах... Так один у нас и сковырнулся — высота была метров десять.

— А почему на лысых шинах? Вам что, новых не привозили?

— Привозили. Только новые шли нередко и бачам... Что такое бача? Афганец, мирный житель... Наш комбат приторговывал.

— Как! Торговал армейским?

По палате прокатывается шумок недоумения (ребята удивляются моему невежеству) — и на меня сыплется целый град фактов... Как выясняется, случай с комбатом, торгующим шинами, не исключение.

— Скорее бы все это кончилось...

Я оборачиваюсь. В.дверях, опираясь на костыли, стоит Андрей Карп — он вернулся с перевязки.

...Что-то оглушило его. Но гранатомет, наведенный на них с Пашкой, был здесь ни при чем. Тот, длинный, в белой курте, так и не выстрелил. Андрея ударили сзади — прикладом по голове.