Все эти годы он переписывался с мамой, иногда приезжал в Москву, каждый раз останавливаясь у нас, в Лосинке.
И все было совсем так, словно он никогда не покидал нас. Только папа, когда останавливался, жил один, в маминой комнате, а мы трое – мама, я и Степа – помещались в другой. Иногда папа жаловался: у его новой жены был трудный, неуступчивый характер, они часто ссорились, случалось, неделями не разговаривали друг с другом, но мама каждый раз, не дослушав, обрывала его:
– Перестань, как тебе не совестно? Она же молодая, много моложе тебя, и ты должен первый идти навстречу...
– Значит, уступать во всем ей должен? – язвительно спрашивал папа.
– Конечно, – спокойно парировала мама, – Уступает тот, кто умнее и сильнее. По-моему, папа одно время всерьез задумал вернуться к нам обратно. Но мама отрезала раз и навсегда:
– Нет уж, мертвых обратно не носят...
И только лишь в этих, необычно резких для мамы словах сказалась горькая ее обида, непроходящая боль, которую она постоянно скрывала от всех...
Маме понравился Валерик. И мне понравился. Правда, поначалу он показался нам излишне застенчивым, молчаливым, но, как оно часто случается, первое впечатление оказалось обманчивым.
Понемногу Валерик осмелел, огляделся в нашем доме, привык ко мне и к маме и начал засыпать нас вопросами. Он упорно допытывался у меня:
– Что лучше – быть злым или добрым?
– Наверно, добрым, – отвечала я.
– А вот Минька говорит, что злым быть выгодно, – говорил Валерик.
Минька был его первый друг; они жили в Смоленске в одном доме, ходили в один и тот же детский сад, теперь собирались вместе поступить в школу, в первый класс, и, как уверял папа, должно быть, на все десять лет усядутся за одну парту.
Минька был непререкаемым авторитетом для Валерика.
– Минька сказал... А вот Минька считает... – так и сыпалось у него изо рта. Валерик был добрый, нежадный, всегда готовый поделиться всем, что только у него имелось: игрушками, книжками, сладостями.
– Возьми, мне не нужно, – часто говорил он. Этим он пошел в нашего папу. Папа тоже был необыкновенно щедрый, широкий, начисто лишенный какого бы то ни было накопительства. Ему никогда ничего не было жалко, он ничем не дорожил, и, может быть, именно это свойство так далеко и завело его...
Валерик любил слушать, о чем говорят взрослые, а порой и сам вмешивался в разговор. Папа как-то резко оборвал его:
– Ты зачем слушаешь, о чем мы говорим?
– Да я не хочу слушать, само как-то слушается, – признался Валерик. Мама засмеялась, за ней засмеялся папа.
Валерик полюбил мою маму и ко мне относился хорошо, единственной, кого он боялся, была Степа. Он весь замирал, стоило Степе войти в комнату. И она явно невзлюбила его, никогда не говорила с ним, лишь изредка следила за мальчиком по-недоброму внимательным взглядом.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.