Когда в кабинет вошли Маркус и Боровой, Игнатов, даже не взглянув на Борового, предложит Маркусу сейчас же пойти всем вместе к дому и на месте выяснить положение.
Дорогой, несколько обмякнув, старик рассказывал Игнатову подробности его выселения, Игнатов, находившийся в таком состоянии, когда давно накапливавшаяся, но тщательно маскируемая тревога за судьбу завода искала выхода, разжигаемый рассказами старика, крупно шагал. Ему было трудно идти быстро: годы, одышка давали себя чувствовать. Но он не уменьшал шага.
Он слушал рассказы о безобразиях, о хулиганстве, о пьяных потасовках, картежной игре в бараках, о насилиях и проституции, и хотя он делал скидку на обычные преувеличении и озлобление питерцев, он чутьем массовика - руководителя понимал, что здесь ему придемся решать нечто большее, чем вопрос о самовольном заселении нового дома и издевках хулиганов над старым металлистом.
Он понимал, что это были своеобразные формы сопротивления пролетарскому порядку, пролетарской дисциплине, что это были анархические вспышки нового рабочего сырья, которое поставляла заводу кипящая, расслоившаяся, взбудораженная своим собственным движением вперед деревня И разоряющаяся, деклассирующаяся и пролетаризирующаяся мелкая буржуазия города. Тот приток сил, который он всегда испытывал перед каким - либо важным событием, он ощущал в себе и сейчас.
«Или я скручу их, - думал он, - и заставлю их работать и жить, как нам требуется, - или...»
- Или они скрутят меня, - надо было бы ему договорить. - Расхлябанность, анархия в поселке и на производстве могли скрутить его, Игнатова. Если бы дело шло только о людях, Игнатов не сомневался бы ни в себе, ни в силе и правоте своих убеждений. Но сейчас он понимал, что все, что происходит в поселке, связано с тем, что происходит на производстве, с той трясиной технических неполадок, которую нельзя было преодолеть никаким личным напором.
Любой поселковый вопрос мог тотчас же перерасти в вопрос производственный. Уйди завтра выселенные из нового дома е завода, и он вынужден будет ослабить работу на каком - либо из участков, все равно где - на стройке, или в действующих цехах. Надо было сделать как - нибудь так, чтобы, проучив и выгнав с завода зачинщиков самовольного переселения, основную массу за заводом удержать. Размышляя так, Игнатов не слушал уже рассказов и жалоб старого металлиста.
Они уже подходили к дому, в котором разыгралась вся эта история. Кругом были разбросанный мусор, щебень, строительные материалы, улицы были изрыты, в разных местах торчали столбики с остатками колючей проволоки. Валялись и ржавели ванные, фарфоровые клозетные чашки; многие из них были разбиты. Пахло катом, пылью и нечистотами.
- Что за гадость! - заметил Игнатов, как будто он в первый раз заметил эту бесхозяйственность. - Куда идти, старик, на каком этаже комнаты?
Отдуваясь, он вытирал лицо платком.
- Что думаешь делать? - тихо спросит Маркус.
- Там видно будет, - ответил Игнатов.
Въехавшие в новый дом к концу недели полностью обжились. Правда, водопровод еще не действовал, - через два дня все уборные и ванные сказались загаженными, но комнаты были светлые и приятные, новые жильцы радо - вались им. Они уже привыкли к мысли, что живут в новом доме. Если бы в первый день после переезда им предложили ехать обратно в бараки, объяснили неправильность их поступка и сказали, когда будут готовы для них новые дома, все могло кончиться очень быстро и без осложнений.
Но сейчас через коридор уже были протянуты веревки с бельем и на стенах прибиты фотографии. Люди уже и думать перестали о возможности выселения. Они знали, что их лежанки в бараке были уже заняты другими. Они знали, что вселения в новые дома без ордеров бывали и раньше на стройке - и ничего! - обходилось. Понятно, многим было неприятно спорить и ругаться с людьми, приходившими по ордерам вселяться, но ведь всегда бывают обиженные, рассуждали они. Так пусть уж лучше другие обижаются на нас, чем мы на них...
Состав жильцов нового дома, как и предполагал Игнатов, был разношерстным и однороден одновременно. Кадровых пролетариев среди них не было - большинство работало на стройке несколько месяцев, не более года во всяком случае.
Завидев издали группу людей во главе с Игнатовым, которого в поселке знали все, даже дети, жильцы сначала выглядывали из окон, потом скрылись. Когда Игнатов проходил но лестнице и по коридору, он слышал за дверями шаги, заглушённые разговоры, шорохи и шепоты, - все выжидали, что будет, и не хотели попадаться ему на глаза.
Игнатов прошел в конец коридора.
- Вот эта? - спросил он старика - инструментальщика, указывая пальцем на дверь угловой комнаты.
- Она самая, - ответил Артамонов. Он волновался и суетился чрезмерно, его руки снова тряслись.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.