Поколение, рожденное Октябрем, - мы страстно любим Горького. Нет другого писателя, более популярного в массах революционной молодежи - и не только СССР, а буквально всех стран мира, - чем Алексей Максимович.

Комсомолка, библиотекарша одного из районных домов комсомола, несколько лет назад на мой вопрос: «Кого больше всех спрашивают в библиотеке?», - удивленно вскинула вверх глаза и воскликнула:

- Конечно Горького!

«Мать», «Детство», «В людях», «Мои университеты», «Фома Гордеев», «Жизнь Матвея Кожемякина», «Макар Чудра», «Песня о соколе», «Песня о буревестнике», «Челкам» и десятка других произведений - да ведь это золотой фонд коммунистического воспитания молодежи, это то, на чем мы росли и на чем обязаны учить десятки новых миллионов строителей бесклассового общества.

Говорят о романтике, спорят вокруг этого термина, Опровергают, доказывают. Но посмотрите на Горького, перечитайте снова «Мать» и «Мои университеты» - разве это не наша романтика, разве не вдохновляет нас образ Павла Власова, не зовет на бой за социализм описание бесчисленных страданий и унижений рабочего подростка? Это романтика борьбы, романтика, тесно связанная с практикой жизни, не уводящая в сторону от ее отвратительных сторон, а заставляющая приглядеться к ним для того, чтобы их изменить.

Есть люди, которые фыркают при разговоре о Горьком и его произведениях и, отдавая дань великому таланту писателя, в то же время ворчат себе под нос: «Старо!»

Эти люди пытались и пытаются доказать, что произведения Горького несвоевременны, что он описывает слишком далекую эпоху. «Иваны, не помнящие родства», - эти люди зовут скорей забыть тот строй, Который мы свергли во имя лучшего будущего.

Нет худших врагов трудящейся молодежи, чем подобные «революционеры». Они хотят переключить внимание молодежи на будущее, а на деле отвлекают его от настоящего. Ибо на плечах исторического опыта всех прошлых поколений Стоим мы в сегодняшней борьбе, и непрерывная эта связь и память о вчерашнем дают нам новые силы для новых боев.

И вот, казалось бы, что общего между женской каторжной тюрьмой, расположенной в глухом польском городишке Фордоне на берегу Вислы, у германской границы, с небольшим каменным домиком в солнечном Сорренто, в нескольких десятках километров от Неаполя, в Италии, где обитал Горький? А между тем одно только известие о привете, посланном Алексеем Максимовичем в фашистское узилище, придало группе пленников капитала силы для новой борьбы, вызвало гигантский взрыв энтузиазма среди десятков политзаключенных и Фордоне комсомолок.

В двадцатых числах декабря 1930 г. теплоход «Абхазия», который совершил первый заграничный рейс с премированными советскими ударниками, бросил якорь в Неаполитанском заливе.

Двести пятьдесят человек немедленно устремились к борту. И первое, что кинулось в глаза там, на берегу, - была высокая фигура Алексея Максимовича, его ежистые усы и добрая, светлая улыбка. Мы встретились с Горьким, как с самым родным, самым близким. Эта встреча советских рабочих со своим писателем в присутствии шнырявших тут же фашистских шпионов была уже в свое время подробно описана, но ни в какой статье не передать того чувства, той сердечной теплоты и большой захватывающей радости, которую испытали мы все при этом.

Три дня пробыли мы тогда с Горьким - три дня эти никогда не изгладятся из памяти. Особенно памятен вечер, устроенный в, столовой теплохода накануне отплытия из Неаполя. В трех шагах от фашистского берега, на виду у разодетых в петушиные перья карабинеров и вооруженных до зубов чернорубашечников мы пели «Интернационал» - с нами пел Горький, с нами пел советский полпред в Италии Курский и молча, одним только движением губ, пели на берегу грузчики.

За многие тысячелетия своего существования не слышали должно быть воды Неаполитанского залива такого пения. А когда замолкли последние торжественные звуки гимна, выступило вперед несколько беспартийных ударников. старейших производственников, и заявили о своем вступлении в партию.

В этот момент мы впервые увидели слезы на глазах у Горького - крупные чистые слезы радости, большого непередаваемого восторга В этот момент мы сильнее всего почувствовали исключительную связь Горького с рабочие классом, с большевистской партией - связь, о которой самое лучшее сказать словами «плоть от плоти и кровь от крови»

Но вернемся к Фордону. Здесь, в глухих стенах, вдали от мира, в душных сырых тюремных камерах, томится группа польских комсомолок. Я часто пишу им письма. И отсюда, из Неаполя, после радостного свидания с Горьким, также захотелось написать письмо, поделиться нахлынувшими чувствами, рассказать все виденное и слышанное.

Письмо уже было готово и на конверт наклеена марка, когда пришла в голову мысль: подойти к Алексею Максимовичу, попросить его написать несколько строк. Какую это радость доставит политзаключенным, как ободрит и поддержит их!

Алексей Максимович был тут, в столовой. Он внимательно выслушал просьбу. Рука его потянулась к перу - и вот на письме ровными, четкими строчками появляется приписка:

«Примите, товарищи дорогие, и мой сердечный привет. Максим Горький».

Вскоре в Фордоне узнали о посланном Горьким привете. Какую бурю восторга вызвало это известие! «Наш Горький с нами!» - ликовали пленники польского фашизма. И, ободренные ласковым приветом Горького, они почувствовали, как сильнее бьется пульс в их почти обескровленных жилах, они вооружились этим приветом для новых упорных схваток со всеми тюремщиками.

Ныне трудящиеся всего мира празднуют сорокалетие литературной деятельности Горьки го. Вместе с ними горячий сердечный привет Алексею Максимовичу шлют в этот день десятки тысяч борцов международной пролетарской революции, временно плененных капиталом; в фашистских застенках лишаемые единственного утешения в тюрьме - книги, они помнят и любят его - буревестника. Октября, лучшего ударника мировой пролетарской литературы.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.