Впоследствии «Ч.» было раскрыто. Мы долго ломали голову, ища женское имя, начинающееся на Ч., пока, наконец, Лиля не вспомнила об одной Брет-Гартовской героине. Она жила на корабле, была возлюбленной многих матросов и носила имя Черубина.

Письмо было написано на бумаге с траурным обрезом и запечатано черным сургучом. На печати был девиз: «Vae victis!» [Горе побежденным! (лат.)] Все это случайно нашлось у подруги Лили Л. Брюлловой».   

Как сотрудник редакции «Аполлона» и близкий к Маковскому человек, Волошин мог непосредственно наблюдать за развитием своего авантюрного замысла.

«…Маковский был в восхищении. «Вот видите, Максимилиан Александрович, я всегда Вам говорил, что Вы слишком мало обращаете внимания на светских женщин. Посмотрите, какие одна из них прислала мне стихи! Такие сотрудники для  «Аполлона» необходимы!»
         Черубине был написан ответ на французском языке, чрезвычайно лестный для начинающего поэта, с просьбой порыться в старых тетрадях и прислать все, что она до сих пор писала. В тот же вечер мы с Лилей принялись за работу, и на другой день Маковский получил целую тетрадь стихов.

В стихах Черубины я играл роль режиссера и цензора, подсказывал темы, выражения, давал задания, но писала только Лиля. Мы сделали Черубину страстной католичкой, так как эта тема еще не была использована в тогдашнем Петербурге».

Волошин либо лукавил, либо скромничал, ведь он не только давал задания и подсказывал темы, но и сам писал стихи – куда более сильные, чем те, которые выходили из-под пера Лили Дмитриевой.

«На другой день Лиля позвонила Маковскому. Ему не хотелось класть трубку, и он, вместо того, чтобы кончать разговор, сказал: «Знаете, я умею определять судьбу и характер человека по его почерку. Хотите, я расскажу Вам все, что узнал по Вашему почерку?» И он рассказал, что отец Черубины - француз из южной Франции, мать - русская, что она воспитывалась в монастыре в Толедо и т.д. Лиле оставалось только изумляться, откуда он все это мог узнать, и таким образом мы получили ряд ценных сведений из биографии Черубины, которых впоследствии и придерживались».

Успех Черубины де Габриак был кратким и головокружительным. Но трудиться в таком темпе, да еще вести переписку с Маковским и морочить голову остальным сотрудникам «Аполлона» стало очень трудно даже для Волошина. Был удобный случай все достойно прекратить: Черубина «заболела воспалением легких, и ее жизнь висела на волоске». Если бы у Волошина хватило решимости отказаться от своей игрушки, никто никогда не узнал бы тайны.

Но Максимилиан еще не наигрался. К тому же Дмитриева панически боялась «смерти» своего «духовного двойника», полагая, что немедленно умрет и сама. Так что чудом выздоровевшая «поэтесса» была «отправлена» на время в Париж, а Дмитриева, разумеется, благополучно осталась в Петербурге.

 Ее официальный жених в то время отбывал воинскую повинность, и молодая женщина фактически была предоставлена самой себе в литературных и окололитературных кругах столицы. Она очень заинтересовалась одним из сотрудников «Аполлона» Иоганнесом фон Гюнтером, переводчиком и драматургом. Однажды они встретились в той же «Башне» Вячеслава Иванова. Лиля неоднократно делала колкие замечания насчет стихов Черубины де Габриак и личности таинственной незнакомки, говорила, что Черубина, наверное, безобразна, иначе давно уже явилась бы перед своими восторженными почитателями.

Дамы согласились с Дмитриевой и предложили Гюнтеру высказать свое мнение, но тот благоразумно уклонился. Потом Дмитриева прочла несколько стихотворений, которые Гюнтеру понравились, и он высказал Лиле свое мнение о них, а Любовь Дмитриевна Блок добавила, что Гюнтер прекрасно перевел стихи ее мужа, как и многих других русских поэтов.

После этого Лиля прочитала еще несколько своих стихотворений, и Гюнтер поинтересовался у нее, почему же она не посылает их в «Аполлон». Дмитриева ответила, что один её хороший знакомый, господин Волошин, уже обещал об этом позаботиться.

Через некоторое время Гюнтер встал, чтобы уйти, и в этот же момент поднялась и Дмитриева, так что по петербуржскому обычаю пришлось Гюнтеру предложить себя в провожатые даме. Лиле захотелось «немного пройтись», что вылилось в достаточно долгую прогулку, во время которой она рассказала о себе фон Гюнтеру почти все. У нее был обычный приступ словоохотливости, когда она вываливала на собеседника массу неожиданных и странных подробностей. Рассказала и о своем близком знакомстве с Волошиным и Гумилёвым.

Когда фон Гюнтеру удалось вставить слово, он заметил:

- Теперь вы преследуете своим сарказмом Черубину де Габриак, потому что ваши друзья, Макс и Гумилев, влюбились в эту испанку?

Дмитриева вдруг остановилась, тяжело дыша, и спросила:

- Сказать вам? Но вы должны об этом молчать. Обещаете? Я должна вам рассказать... Вы единственный, кому я это говорю... Я - Черубина де Габриак!

Фон Гюнтер просто не поверил собственным ушам. Он потребовал подтверждения – и получил его на следующий день, когда при очередном телефонном звонке Маковскому Черубина говорила именно то, что обещала сказать накануне Дмитриева.

Пришлось поверить, тем более что разговоры о некой мистификации уже давно ходили в литературных кругах. Алексей Толстой просто знал подноготную событий, но молчал. И. Анненский сразу почувствовал подвох и заявил Маковскому, прочитав стихи Черубины:

- Нет, воля ваша, что-то в ней не то. Нечистое это дело.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.