Михаил Алексеев: «Проникать в человеческие души»

Евгения Зубарева| опубликовано в номере №1400, сентябрь 1985
  • В закладки
  • Вставить в блог

Литературные уроки

Так получилось, что первой книгой Михаила Алексеева, которую я прочитала в юности, была повесть «Вишневый омут». Она заворожила меня и заставила искать впредь все, что он писал. Так воспринималась эволюция его творчества, ее этапы: от темы войны в «Солдатах» к истории становления и развития социалистической деревни в повестях и романах, от половодья лиризма в «Вишневом омуте» к документальности «Драчунов».

Самого писателя я тогда почему-то представляла себе человеком высокого роста, с командирским голосом, с уверенными движениями. Впервые увидела его, когда на кафедре советской литературы шла защита кандидатской диссертации по его творчеству. Поразили скромность, почти застенчивость, деликатность, мягкость — вроде бы даже ему было неловко, что оказался в центре внимания. Вдумчивый голос, задушевные интонации — таким запомнился Михаил Николаевич в тот день.

Таким восприняла его снова, хотя прошло много лет, когда позвонила ему, обдумывая эту статью. Порадовало, что, меняясь творчески, в чем-то главном он остается неизменным; не любит сенсационности, разговоров о себе. Убедилась, что это действительно так, когда прочитала проникновенную книгу С. Борзунова, с фронтовых лет знакомого с писателем, «Михаил Алексеев. Встречи. Книги. Размышления».

Борзунов вспоминает, что на просьбу рассказать автобиографию Михаил Николаевич ответил: «Только заранее предупреждаю: ничего необычного в моей биографии нет. Она такая же, как у тысяч и тысяч моих сверстников». То же чувство слитности с поколением, что у его старших современников — Н.Островского, А.Гайдара, считавших свои биографии обыкновенными, а необыкновенным — время.

Время же поистине необыкновенное. Годы детства, отрочества, юности Михаила Алексеева не только этапы биографии его поколения, но и вехи в жизни страны. Родился Михаил Николаевич в селе Монастырском Саратовской области через год после Октября, когда шумели грозы гражданской войны. Детство и отрочество пришлись на период двадцатых — тридцатых годов, когда шло нелегкое становление колхозов. Семья числилась в маломощных середняках, о чем с юмором или лирически, но всегда документально, правдиво рассказывает писатель и в «Карюхе», и в «Драчунах».

Вот как описано душевное состояние отца писателя в тяжком тридцатом году, когда волки зарезали единственную надежду семьи — юную рысачку Майку, дочь старой Карюхи:

«Отец не сразу вошел в избу: задержался возле Карюхи, уткнувшейся длинной мордой в корзину с овсяной мякиной. Заслышав хозяина, Карюха оторвалась от еды, фыркнула, сверкнула большим влажным глазом и дыхнула на подошедшего теплым парком. Отец, прижавшись щекою к ее ноздрям, сдавленно проговорил:

— Ну, что, Карюха?.. Не везет нам с тобой... Как будем жить дальше? А?.. Ну, что же ты молчишь, глупая?.. Убил нас тот злодей, сразил насмерть... Доказывай теперь... А все ты, неразумная тварь!.. Зачем увела Майку со двора?.. Ну?.. Эх ты-и-и-и!

Он говорил, а из глаз его сами собой сыпались крупные, тяжелые слезы. Они сперва падали на полу тулупчика, а потом уж и на землю, едва прикрытую тонким слоем синеватого снега.

— Ну, ничего, Карюха... Ничего, милая... Как-нибудь, как-нибудь...»

«Северный ветер, дувший целую неделю, уступил вдруг место западному. Скоро по небу поплыли низкие, набрякшие влагою тучи, из них полетел на землю лохматый, мягкий снег. Он крупными белыми пятнами падал на Карюху, отец глядел на нее сквозь опушенные снегом ресницы, свет дробился; и в призрачном этом свете, облепленная белым, Карюха молодела на его глазах и была странно и удивительно похожей на Майку. И опять с губ отца сорвалось несвязное:

— Ничего, милая... Мы еще того... Мы еще...»

Кажется, будто эти отрывки из одной книги, продолжение один другого. На самом же деле первый — из «Драчунов», второй — из «Карюхи». А как органична их связь — тематическая, психологическая, нравственная. Второй отрывок, пожалуй, лиричнее и не так строго реалистичен, как первый: облик Карюхи в нем приобретает значение почти символа новой жизни, обновления надежд. Тому же соответствуют изменения в природе: перемена ветра, по-весеннему крупный снег...

«Детство снабдило меня богатым жизненным материалом. На «Вишневый омут», «Карюху», «Ивушку» его хватило, на «Драчунов» осталось. Да и про запас есть», — говорит Михаил Алексеев.

Однако не только детство, не только отрочество, но и юность писателя проверялись временем трудным. Началась Великая Отечественная, и двадцатитрехлетний юноша оказался на фронте. Был политруком, секретарем комсомольского бюро полка, заместителем командира артиллерийской батареи по политической части. А начинал свою службу рядовым бойцом. Прошел Сталинград, Курскую дугу, Днепр, Украину.

В годы войны и начал формироваться писательский талант Михаила Алексеева. Сначала записи в блокнотах, потом публикации в армейской газете, а после войны — в журналах. В сердце жила, как он вспоминает, «жгучая потребность рассказать о фронтовых друзьях-товарищах, обо всем, что видано и пережито в тяжкие четыре года войны». Так возникал замысел романа «Солдаты», который печатался в армейской газете «За честь Родины», в журнале «Сибирские огни», прежде чем отдельные издания книги вышли в Воениздате и в «Молодой гвардии». Успех первого произведения не опьянил молодого автора.

Писатель с юмором вспоминает, как ополчилась на первый вариант книги Лидия Сейфуллина, когда Михаила Алексеева принимали в Союз писателей:

— «Посмотрите, люди добрые, что он делает, этот молодой человек! — шумела она, проворно листая страницы уже вышедшей первой книги моего романа. — «Уранов медленно тянул из своей головы непрочные нити обрывочных мыслей...» Каково? Не голова у того Уранова, а какая-то, простите, вьюшка! Нет, нет, если и принимать Алексеева, то разве лишь кандидатом!..

Председательствовал на этом заседании А. А. Фадеев. Слушая Сейфуллину, от души хохотал. А потом заметил:

— Вьюшка, значит?.. Лидочка... так сказать, если заглянуть в наши с тобой первые рукописи... так сказать... мы там этих «вьюшек» отыщем еще больше. Я предлагаю принять Алексеева прямо в члены Союза. Кто за? Так сказать, принят единогласно! Лидочка, ты ведь тоже — за. Ха-ха-ха! Так сказать, осознала. Молодец!»

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

Непредвиденные итоги

Бережливость — категория нравственная

Как воздух невесом

Оренбургский пуховый платок...

Когда брак… выгоден?

Проблемы «Баштелерадиобыттехники»